Подъехал Канай Забродин. Вручая повод свободной лошади Позднякову, пригляделся к Огрызкову и сказал:

— Вон с кем ты, Сергей Иванович, отводишь душу. А мы-то думали, что с тобой что-то недоброе случилось. Нет, у вас все в порядке, по-мирному.

Забродин усмехнулся. Скуластое лицо его стало обиженным и надменным, глаза оловянной белизны холодом обдали Позднякова.

— Какого черта я, дурак, скакал сюда — гнал лошадей, себя волновал?.. А получилось — помешал отвести душу старым друзьям… До свиданьица!

Канай Забродин стеганул плетью лошадь и, грузной глыбой подскакивая в седле, подался обратно.

Сергей Иванович не спешил садиться в седло. Заскучавшими глазами он провожал Забродина.

— Ну да черт с ним! — с жаром отмахнулся он и почти прокричал уже на Огрызкова: — А ты чего смеешься?!

— Смеюсь… Не пугаюсь, хоть у меня у самого на шее камень потяжелее твоего Каная Забродина.

И Огрызков, сдержанно усмехаясь, рассказал, что по дороге с лесорубок его догнал Семка Бобин. Там они были вместе. Семка не был отпущен, он сбежал из ссыльного поселка и теперь шел в родные края «воскресить из мертвых старые порядки и кое-кому показать, какая она есть — кузькина мать».

Осмыслив слова Огрызкова, испуганно раскрыв глаза, Поздняков проговорил:

— Семка Бобин… Вон какой у тебя попутчик?.. Выходит, беглеца прикрываешь?

— Не прикрываю, а терплю до поры до времени… Рук грязнить не хочется, — поправил Позднякова Огрызков. — А подоспеют обстоятельства — придется загрязнить.

И опять Поздняков в тревоге:

— Тебе с ним, с Бобиным, никак нельзя в Ольховые Выселки заходить.

— А зачем мне туда?

— Там земляков встретишь. От них больше узнаешь про то, про что хотел меня спросить.

Из-за речки, из-за кустов камыша и побуревшей полыни донесся до них вкрадчивый и такой знакомый Огрызкову свист.

— Это твой подшефный? — спросил Поздняков.

— Точно — он.

— Я не хочу, чтобы он меня видел. — И Поздняков вскочил в седло. — Хватит мне и того, что Забродин знает о нашей с тобой беседе. А тут еще Бобина черт подсылает…