Он оглянулся: далеко ли отстал Бобин? И вдруг увидел не только Семку, но и Фиёну. Она была чем-то сильно взволнована. Обгоняя Бобина, старушка сторонилась его и бежала прямо к Огрызкову, видно, с какой-то непредвиденной бедой.

Тит Ефимович кинулся к ней навстречу. Схватив его за плечо, Фиёна торопливо заговорила:

— Мил человек, отними ты у своего дружка валенки! Он их снял с плетня!.. Что-то будто толкнуло меня! Дескать, Фиёна, оглянись! Я оглянулась и глазам не поверила: он, обиженный богом, глухой и немой, снимает с плетня валенки… Снял и понес! Он же не знал, не слыхал, чем они мне дороги! Разобъясни ему, если можешь!

Огрызков резко приказал Бобину:

— Отдай. — И побледнел. — Отдай. — И еще сильнее побледнел.

Блудливая улыбка забегала в выпуклых глазах Бобина. Он швырнул в сторону валенки и сказал:

— Из-за такой мелочи стали кричать: «Караул! Спасите!»

И замолчал.

Молчал и Огрызков. С его окаменевшего лица все еще не сходила бледность.

Фиёна подобрала валенки и тихо сказала Огрызкову:

— Вон он какой, твой глухой и немой!..

И она с валенками под мышкой быстро-быстро побежала к дому. Бежала и опасливо оглядывалась на тех двоих, кто так грубо обманул ее душевную доверчивость.

* * *

Тот, кто мог бы теперь понаблюдать за ними, удивляясь, сказал бы: «Чудаки, под ногами у них хорошо проторенная широкая дорожка, а они идут по ней как два волка: нога в ногу, и дистанцию строго соблюдают… Видать, обо всем уже переговорили и ни к чему у них нет общего интереса».

На первом же привале, на солнышке, подкрепившись Фиёниными пирожками, Бобин заснул.

Тихо было кругом. Шептались листья клена, уже прихваченные желтизной. Когда в их шорох стал врываться храп Бобина, похожий на стук колес на неровной дороге, Огрызков подальше отполз от него и скоро заснул.

Тит Ефимович не мог дать себе отчета, насколько продолжительным или коротким был его сон. Он мог поручиться только за то, что спал как убитый. К яви его вернули настойчивые толчки в бок. Открыв глаза, он увидел на корточки опустившегося перед ним военного человека с петлицами старшины. Бросилось Огрызкову, что бритое лицо сероглазого старшины выражало устойчивую твердость, когда он спрашивал:

— Кто вы? Откуда и куда идете?

Устойчивым и твердым оно оставалось и тогда, когда он разглядывал документы Огрызкова.

— А тот — с тобой? — указал старшина на спавшего Бобина.