Огрызков повел плечами так, что его можно было понять совсем по-разному…

— В одном деле помочь надо. Троих я подобрал, и вас вот двое…

— Помочь так помочь. — И Огрызков проворно встал.

— Буди его, и пойдем.

Огрызков разбудил Бобина, и они пошли… Шли высокими кустарниками. Старшина, локтями раздвигая ветки, шагал широко и твердо. Огрызкову надо было делать усилия, чтобы не отставать. В спешке оба забыли о Бобине или были уверены, что он, приотстав, тянется за ними.

На круглой поляне старшина остановился и не без удивления спросил Огрызкова:

— Как будто по списку одного не хватает?

Огрызков промолчал.

Старшина достал из бокового кармана френча часы. Глядел на них и прислушивался к окружающему. В кустарниках — ни единого шороха, ни тихого треска. Безмолвие этих секунд нарушала только серенькая птаха. Она кружила над полянкой и над головами старшины и Огрызкова и все высвистывала: «Чьи-и-вы? Чьи-и-вы?»

Старшина вздохнул и то ли птичке, то ли самому себе сказал:

— Сами знаем, чьи мы. — И сейчас же придирчиво спросил Огрызкова: — Ты тоже убежишь?

— Ни за что не убегу, — улыбнулся Огрызков.

— Это почему же?

— Хотя бы потому, что хочу хоть малым помочь армии. У нес сейчас самые горячие, самые неотложные дела.

— А почему же тот так не рассудил?

— Да потому, что гад — он и есть гад…

Загорелое, чисто выбритое лицо старшины помрачнело:

— Не пойму, почему гада выбрал себе в попутчики?.. Ну да об этом после. Пошли.

Вышли на проселок. С боков его обступали кусты. От постороннего глаза они скрыли бы всякого, кто решил тут пройти или проехать. Проселок был заброшенным: застаревшие колеи стали мелкими и поросли после летних дождей зеленым, низкорослым пыреем.

Вильнув влево, проселок неожиданно уткнулся в узкий, с глинистыми берегами овражек глубиной по пояс человеку. Его-то и забрасывали трое в гражданской одежде и один молоденький военный — ефрейтор.