Надежда Ивановна, собирая со стола, с улыбкой заметила:

— Было мне за эту девицу: придрался, что не знала, какие слова сказал еланский песенник про нее… Кто она? Какого она роду — «большого или меньшого»?

Как напроказивший подросток, Александр Михайлович слушал откровенный разговор Надежды Ивановны, что тетради с записями стеснили их и без того тесную квартирку, что скоро могут и совсем выселить хозяев.

— Вот ему уже за семьдесят, здорово болят у него и ноги, и руки, а все мечется поехать на Верхний Дон, на Терек к некрасовцам… Привезет — куда сложим?

— Будет тебе, Надежда Ивановна, — попросил Листопадов. — Больше терпела со мной — потерпишь еще немного.

— Конечно, потерплю. Ведь это пустяк по сравнению с тем, что терпели, когда собрались эвакуироваться: погрузились на пароход, а тут фашисты начали бомбить. Ох же и муторно было: я тяну его от берега укрыться в яру, а он вцепился в связку рукописей, и ни за что не оторвать. Кричу ему: «Брось! Жизнь дороже!» А он мне: «Жизнь у меня слитая с этим! Уйди!» — и готов костылем ударить… Честное слово! — покачивая головой, усмехалась Надежда Ивановна.

Потом она ушла от стола к печке, и тут Александр Михайлович, вздохнув, сказал:

— И все-таки тогда пропало много такого, чего никак уже не восстановить…

Запись четвертая

Ночь на исходе. Мне надо бы уже спать… «Спать» — легко выговорить это слово, а вот как уснуть человеку, охваченному творческим волнением?.. Он непоседлив, нетерпелив. Он ищет другого человека, умеющего с полуслова понять его. Ждет его с той непостижимой жадностью, с какой земля, потрескавшаяся от зноя, ждет дождя, а проклюнувшиеся почки, испуганные внезапно наступившим пасмурным похолоданием, ждут тепла и солнца…

К человеку, охваченному творческим порывом, все приходит словно издалека: звук, слово, картина… Совершающегося рядом он почти не видит. Мой близкий товарищ, композитор, как-то сказал, без всякой рисовки, что в эти дни надо бояться трамвая, а как его бояться, если окружающего почти не замечаешь?.. Ну, довольно о том, что само собой понятно. Лучше о товарище, которого сильно хочу видеть.

Варя Ростокина… Все дороги сердца сегодня ведут к ней. Она обязательно должна зайти… Я попрошу ее сыграть что-нибудь из сборников Листопадова. Поговорим и о самом Листопадове, ведь она тоже хорошо знала его…

Позвонил ей. Ура! Она вечером придет… А теперь закрою ставни — и спать…

…«Не боясь окружающего», я давно уже горячо жду вечера, когда придет Варя Ростокина. Я тщательно убрал все на письменном столе, вытер стулья, подоконник, и телефон мой заблестел, как новый. Я съездил в цветочный ряд, привез два букета полевых цветов и поставил их на пианино.