Звонок раздался на час раньше. С радостью подумал: «За это судить ее не стану».

Но вошел Костя, сын.

— Папа, да у тебя свежие цветы! Ты кого-то ждешь? — спросил он, присаживаясь на диван.

— Жду Варю Ростокину. Я просил ее зайти и поиграть кое-что из сборников Листопадова…

— Папа, почему ты оправдываешься? — настойчиво спросил он. — Поставить цветы по случаю прихода Варвары Алексеевны — тут ошибки нет. Наполовину обязан ей, что из музыкального училища ушел с более или менее широкими понятиями о музыкальной художественности… Могу биться об заклад: русскую песню у нас тут никто глубже ее не чувствует…

Костя почему-то был сильно возбужден. Это заметно было и потому, что на диване он все не мог найти себе места. Часто щелкал портсигаром — то закуривал папиросу, то тут же гасил ее…

— Ты прямо с дороги? — спросил его я.

— Да, только из машины, — ответил он.

— Дорога обычно размаривает и успокаивает, а ты очень взвинчен…

Костя поспешно встал с дивана, прошелся раз-другой по моей тесноватой рабочей комнате, добрую половину которой занимали письменный стол, пианино и диван.

— Отец, ты прав, что дорога обычно успокаивает, но эта дорога меня сильно расстроила.

— Ты кого-нибудь встретил?..

— Я встретил мать и Умновых…

— Ты заезжал в Приазовск?

— Я встретился с ними на поляне, у Проворного родника…

— Ну и что?

Костя остановился — ему трудно было найти слова. Несмотря на то, что он больше года носит офицерскую форму и сапоги, его уже топтали походные дороги, сердце у него, как у юного, по-прежнему легко ранимо. Вижу по его внезапно повлажневшим задумчивым глазам, что он сейчас со своими мыслями на поляне у Проворного родника, где мать с Умновыми.

— Что там тебе не понравилось? — спрашиваю его.

— Всё! Всё!.. И то, что мать накинула на плечи чесучовый пиджак Умнова и расхаживает в нем…

— Пустяк, — стараюсь остановить его.