…Варя Ростокина застала меня смущенным. Пришлось во всем признаться ей.

Снимая накидку, она с веселой усмешкой заметила:

— Михаил Владимирович, а ловко Костя вернул тебе твою поучительную правду. Потребовал от папаши слова оплатить делом? Костя всегда был молодцом!

Она потянулась к цветам, понюхала их, спросила, откуда они, такие свежие, в квартире «холостяка»? Я сказал, откуда цветы, и добавил:

— Готовился встретить тебя…

Подходя к столу, чтобы взять один из томов Листопадова, она легким движением пальцев коснулась моих волос:

— В висках — седина, а на пианино — цветы? Если правда, что мне, то — сердечное спасибо.

Она включила свет, поставила ноты и сбросила жакет, засучив рукава темно-вишневого нарядного платья, села за пианино и стала проигрывать донские песни одну за другой.

Я слежу за Варей. Она все дальше и дальше уходит от меня, из моей комнаты, куда-то туда, куда зовут ее песенные мелодии. Она следует за ними и будто покорная и в то же время строгая… Кажется, что пальцы ее наполовину оголенных сердитых рук через клавиши все глубже проникают в самую душу инструмента и неторопливо, бережно вытягивают оттуда широкие созвучия минорного строя. Казачка кручинится по убитому мужу:

Я знаю, что дальше в этой песне следует наказ казака: «Умирал… друзьям приказывал…» В медленно текущую грустную песню, выражающую боль женского сердца, надо теперь внести суровую драму умирающего казака и отразить величавую простоту его слов:

Но как это сделать — трудно! И я понимаю, почему Варе, на минуту приостановившей игру, платье кажется тесным и она еще выше засучивает рукава и заметно вырастает на стуле. И снова пальцы ее настороженно и мягко уходят в глубь инструмента. Лицо начинает бледнеть, и на висках появляются капельки пота.

Я думаю про нее: «Как красив человек в творческом труде!» Я невольно начинаю подпевать, выстукивать ритм песни и как можно четче передавать слова:

…Я зачитываю вставки в рукопись, сделанные минувшей ночью. Варя останавливает меня там, где высказаны мысли Листопадова о художественной ценности разрывов в донской песне.

— Хорошо помню, что говорил он о разрывах вот в этой песне, — замечает она, быстро перелистывает сборник и находит песню «Казак в неволе за решеткой».

В ней повествуется о том, как тесно казаку-невольнику сидеть за решеткой железной. Увидя в окно проходившего станичника, казак-невольник обращается к нему:

— Он говорил, что разрыв на словах «…за решеткою сидеть за желе… за железною» дает право слушателю на широкое толкование слова «железная». Это ударное, подчеркнутое слово и у исполнителя и у слушателя невольно вызовет примерно такие мысли: «А и крепка же эта решетка! Не согнуть и не сломать ее», — вспомнила Варя слова Александра Михайловича. — О разрыве на слове «вы око… вы окошечко» говорил, что он выражает особую нежность невольника-казака к тому самому окошечку, через которое он увидел проходившего станичника… А ведь это и в самом деле так…