– Дилип Кумар.

– Он пел?

– В фильме, – объяснил кто-то.

– А, – понял он. – О, – почесал голову. – Ах да, это я неправильно сказал. Я имел в виду «Поев бенаресского пана».

Большой чиновник бросил на своего подчиненного такой грозный взгляд, что тот тут же вытянулся по струнке и сурово сказал механику:

– Мы явились сюда не для того, чтобы выслушивать лекцию об их фильмах, а чтобы поймать их женщин. Они же не пели эти песни? И что тогда?

– Нет, сэр, она была рассержена.

– То есть? Она злилась и возмущалась, мол, до каких пор будем таскаться от двери до двери, от беды к беде, от Тара до Тартара. И кричала на мать – кажется, это была дочь: «Вы совсем забыли, что приехали отдать…» – И дальше она сказала то ли шаронджи, то ли калонджи, то ли чиронджи. Да, сэр, совершенно точно, они приехали что-то отдать. «Уже отдала. Я попросила Рахата Сахиба», – сказала маленькая женщина, похожая на мать. – Механик изобразил ее тонкий голос.

– И? – спросили чиновники, пытаясь собрать картину.

– Все. – Механик никак не мог подобрать подходящие сюда реплики из фильмов. Потом продолжил: – «Или вы забыли?» «Я помню». – «Вы неправильно говорите». – «Нет, правильно». Потом обе сели в машину и уехали. Я не посмотрел на номера, простите, сэр, я спешил выбраться из кустов.

Людям, приехавшим на допрос, не было никакого дела ни до механика, ни до его кустов. Им было совершенно все равно, вышел он оттуда или так и остался сидеть. Им нужно было отыскать двух женщин, которые казались местными, и сделать это как можно тише.

Но даже крохотное пламя дымит. Дым долетел до других учреждений и разнес историю о том, как две женщины под предлогом поисков какого-то Сарвара, Анвара, мужа, Кау-сара, маленького или большого, без визы проникли в нашу страну – сейчас даже невинные на вид девушки, девочки и старушки могут оказаться шпионками и террористками. Эта «Рози», все эти «шатронджи-калонджи», «тары и тартары» могут быть кодовыми словами для прикрытия опасной спецоперации.

Но больше ничего не было обнаружено. Только Тар и тишина.

13

Тар, которая пустыня. Тишина, которая ее голос. Пустая – без шума и толпы, наполненная эхом. Пустая – то есть свободная. Пустыня – то есть песок. Так ночью воспоминания вернулись в сердце Фаиза[181]:

Ночь. И полная луна. В лунном свете блестит песок. Когда-то песок был океаном. На песке колючие тени от кустов. Высоченные дюны. Некоторые по четыреста-пятьсот футов. Дюны скользят. Корни и запутанные ветви кустов пробиваются сквозь песок, как будто хотят понежиться в лунном свете.

Красивое зрелище, молчаливая сцена – две женщины в своем мире, и никаких свидетелей или историков, которые бы могли запечатлеть происходящее.