* * *

Лежа в постели, сын внезапно громко смеется.

– Что случилось? – спрашиваю я почти испуганно.

Он показывает сообщение, которое только что отправил своему отцу: «Ступенька за ступенькой без печали шагать вперед». «Ты серьезно? – отвечает его отец, которого, судя по всему, больше беспокоит вылет футбольной команды „Кёльн“ во вторую лигу, чем наш разрыв. – Нам правда стоит радоваться переходу во вторую лигу?»

233

Только сейчас мне приходит в голову, что Эрнст Юнгер умер в тот же год, что и Жюльен Грин, причем в возрасте ста двух лет. Как свидетели одного и того же века, они были поразительно разными, как и их страны, и в этом сравнении Германия явно уступает. Тем не менее оба запечатлели ту взрослую истину, что дети не только превосходят нас в жизненной радости, но и в мудрости, справедливости и доверии. В некотором смысле это восприятие христианства, где «Бог представлен как ребенок, держащий земной шар в руках», как отметил Грин 2 августа 1978 года, когда в Иране бушевала революция, а Иоанн Павел I вступал в должность, вскоре после чего его внезапно настиг сердечный приступ. Ночная лампа все еще горела, очки были на носу, а в руке осталась его последняя проповедь. Поскольку Иоанн Павел I хотел передать все имущество церкви бедным, Грин позже был склонен верить слухам о том, что папу убили. «Что я знал о нем?» – спрашивает в недоумении Грин 29 сентября 1978 года и сам себе отвечает: «Ничего, кроме того, что невозможно было на него смотреть и не испытывать любви из-за его улыбки, но я боялся видеть судьбу церкви в руках ребенка».

Возможно, из-за страха, который меня не отпускает, в последние дни я все больше замечаю у своего сына черты, которыми восхищаюсь, просто восхищаюсь, потому что мне их не хватает: его сострадание, не притупленное рациональными размышлениями, его спокойствие, проявившееся позавчера, когда мы безуспешно обходили отель один за другим, и его невозмутимость по поводу того, в каком направлении мы поедем завтра, ведь на острове море везде рядом. Пока я на пляже ломаю голову, где мы проведем ночь – пусть даже с кредитной картой и немецким паспортом всегда можно найти два места, – он стоит по колено в море и кричит мне, как красив закат. А когда я жалуюсь на массовый туризм, он спокойно замечает, что мы сами неместные.

И в то же время его вера в Бога, которую я вдруг открываю в нем, кажется мне вовсе не «зрелой», то есть не взрослой, а скорее детской, почти младенческой. Ведь когда младенцы голодны или боятся, они кричат изо всех сил, кричат до тех пор, пока не придет мать; у взрослых это называется молитвой, и срабатывает она далеко не всегда. Когда я была младенцем и лежала в кроватке, мать тоже склонялась надо мной. А где еще может быть рай, как не в матери? «Когда Иисус молится, он поднимает глаза к небу, – пишет Грин 15 августа того же года, – Elevatis oculis – „Отче наш, сущий на небесах…“ Нас предостерегают от мысли, что Бог находится в каком-то далеком рае, за пределами всех мыслимых пространств. Он повсюду. Если и есть какая-то трудность, то она связана со словом „небо“. Поднять глаза – это машинальное движение, которое знало все религиозное человечество. С другой стороны, Иисус сказал, что Царствие Небесное внутри нас. Елизавета Троицкая мудро пишет: „В небе наших душ“. „Не обманывайтесь“, – сказал мне отец Кутюрье, – все происходит на земле“».