В этом „мы“ соединены земля, сила стихий, какое-то другое небо; здесь ощущается благородство и покой, но также горечь мрачной необходимости.

Все это – „я“ перед ней, а она кажется почти ничем».

Разве это сильно отличается от размышлений Жюльена Грина, который в сороковых годах уже пребывал в своей набожной фазе? Ничто так не ведет нас к истине, как чувство пустоты, от которого не спасут ни уютная квартира, ни музыка, ни книги, ни общение. Пустота остается непреодолимой, несмотря на все эти радости, и поражает все вокруг смертью. Тем не менее именно эти прикосновения к пустоте учат нас тому, что единственная возможная реальность – это Бог. «Мы знаем это, но знание должно глубоко проникнуть в наши сердца», – записывает Грин 19 июля 1947 года. За год до этого, 14 июня 1946 года, он пишет: «Некоторые люди извлекают из плотских грехов уроки, которые иначе они бы никогда не усвоили, и я говорю не только о страсти, но и о более широких вещах. Опыт физической любви выходит далеко за пределы самого тела; он охватывает целый мир, где тесно переплетаются добро и зло. Мои слова могут показаться восхвалением удовольствия, однако это вовсе не было моей целью. Мне довелось встретить очень чувственных людей, как мужчин, так и женщин, у которых чувство человечности было значительно глубже, чем у явно добродетельных и невинных душ. Познание, в плотском смысле, как говорится в Библии, – это не пустое слово».

Получается, что не только Герман Гессе, но и Хелена Хегеманн отлично вписываются в эту тему. У обоих писателей этот момент перехода во взрослую жизнь наступает тогда, когда тоска становится почти невыносимой. Они оба – настоящие романтики, постоянно выходят за пределы привычного и ищут что-то новое. Несмотря на то что их романы созданы в разное время и имеют разные настроения, такие произведения, как «Под колесом», «Демиан», «Сиддхартха» и «Степной волк», все равно рассказывают о травме – о том, как научиться существовать в обществе. «Нужно пройти путь, который другие называют опытом, даже если в голове крутится мысль: „Мне это совершенно неинтересно“».

328

То, что мой сын больше не считает меня нормальной, спасает сегодняшний день: сразу по прибытии он звонит мне и сообщает, что забыл кошелек в поезде – если, конечно, его не украли – и не может найти своего кузена, который должен был встретить его на платформе. Адреса у него нет, а на звонки кузен не отвечает. Это его первое самостоятельное путешествие, и сразу в Париж. Мы, родители, не могли пойти на попятный после того, как на протяжении пяти месяцев пытались придать ему смелости. Я говорю, чтобы он ждал на платформе – наверняка кузен скоро придет. Но через несколько минут я снова звоню и не могу до него дозвониться – ни через пять, ни через восемь, ни через десять попыток. Он не отвечает и на сообщения. Он даже не догадывается, какой кошмарный сценарий разворачивается сейчас у меня в голове: вот он спотыкается, падает, его окружает толпа… Скорее всего, у него просто разрядился телефон и он перестал думать о матери, как только появился кузен. Позже он не поймет, почему я побежала на вокзал или села в машину. «Мама, я бы обязательно сообщил, если бы что-то случилось», – обычно говорит он, пытаясь меня успокоить. Я тем временем думаю: «Подожди, пока не станешь родителем». Но быть может, долго ждать не придется – через пять минут он звонит с французского номера. Он знал, что я запаникую, и поэтому не стал искать розетку, а сразу обратился к проводнику. На стойке информации он зарядит телефон, и все остальное тоже решится. Сердце снова бьется в привычном ритме.