Прямо напротив музея я увидела один из старейших ковровых магазинчиков Кёльна, на витрине которого не было ярких цветов и восклицательных знаков. Владельцем магазинчика оказалась женщина, унаследовавшая этот бизнес от своего отца. Она выросла в Германии и потому вызывает у меня больше доверия, чем мужчина, выросший в Иране. Возможно, это предвзятость, феминизм или еще что-то – не знаю. Аккурат к годовщине смерти я избавилась от последней заботы, которую оставила мне мать. Хелена и мой сын справились. Они выжили.

330

Очередной раз чувствуя себя разбитой, я задаюсь вопросом: был ли прав мой отец, утверждая, что женщины не годятся для высших должностей?

– Представьте себе, – говорил он в те времена, когда в кинотеатрах крутили «На следующий день», – представьте, что американским президентом стала женщина, и вот она корчится от боли из-за месячных во время переговоров о перевооружении. Или того хуже – нажимает на красную кнопку в порыве эмоций.

– Папа! – восклицали мы хором, а моя мать называла его, человека, считавшего религию суеверием, «хезболлахцем», то есть исламистом. Когда мы приводили в пример Маргарет Тэтчер, отец соглашался – мол, это возможно, но только в том случае, если женщина отключает свою женственность. Тогда она даже превосходит мужчин, как видно на примере Тэтчер, которая, отказавшись от женственности, сохранила женскую мудрость. И почему я так злилась на своего отца? Сегодня он приводит меня в качестве очередного доказательства своей правоты.

Рэйчел Каск в своем грустном, но правдивом эссе пишет, что мать олицетворяет страну ее происхождения, но ее национальность определил отец. Я тоже чувствовала, что амбиции отца, его стремление к независимости и его трудолюбие не совсем мне подходят – как одежда, сшитая для кого-то другого. Но иного выбора у меня не было; я не могла повторить путь мамы. Она сама, недовольная своей ролью домохозяйки, передала мне те же мужские ценности, которые вовсе не были ее собственными и не соответствовали ни ее воспитанию, ни жизненному укладу. Однако, пытаясь сохранить свою женственность, я жила как мужчина и работала вдвое больше, чем мой отец, для которого работа была смыслом жизни. Конечно, я должна была утверждать, что мне это нравится, ведь я сама сделала свой выбор. «Я не феминистка, а трансвестит, исполненный ненависти к себе», – заявляет Каск.

* * *

Снова приснилось что-то другое, не мать, она уже давно не приходила ко мне в снах. Похоже, она покинула промежуточный мир, в котором находилась значительно дольше сорока дней, но меньше года, и ушла окончательно. Когда именно это произошло? Возможно, шаманы знают временные рамки подобных переходов. Наверное, я могла бы установить с ней связь, ведь, судя по всему, тот загробный мир находится внутри нас самих, иногда проявляется в снах или становится доступным через пение, молитвы и удары барабана. Важнее всего то, что после смерти матери я смогла увидеть покой на ее лице. Но теперь я скучаю по ней еще больше.