333

Психотерапевт предполагает, что у меня впереди еще сорок лет жизни. Сорок лет! Даже по меркам человеческой жизни это огромный срок, признаю я: сорок лет назад я была ребенком, и сколько всего произошло с тех пор: первая любовь, рождение сына, родители, которые были живы и полны сил, как и я сейчас. Даже мои книги, которые теперь занимают почти целую полку, были написаны всего за восемнадцать-двадцать лет.

– Видите, – радуется моему удивлению психотерапевт, – когда-нибудь все закончится и перестанет вас волновать. Пусть это займет два, или три года, или даже десять, у вас все равно останется еще тридцать лет. Вы увидите.

Сам он работает на пенсии, ему почти восемьдесят лет, и он по-прежнему дает советы.

– Не называйте свое состояние депрессией, – говорит он на прощание. – Это скорее печаль, траур по тяжелым обстоятельствам. Вы все делаете правильно: радуйтесь своей «книжной келье», не нервничайте, продолжайте заниматься спортом. Приходите снова, если будет такое желание, или поговорите с подругой – это ничем не хуже, главное, не носите все в себе. Писательство, вероятно, тоже поможет.

Когда я сажусь на велосипед, мне кажется, что лечение уже действует – лечение, которое состоит лишь из уверенности. А его знания – это всего лишь фактор, дающий ему преимущество во времени.

334

Перед входом собрались мужчины моего возраста, около тридцати или сорока человек. Они молчаливы, терпеливы и выглядят миролюбиво, одеты скромно и аккуратно подстрижены. Вижу среди них всего двух женщин и двух парней. Спрашиваю, кого они ждут, и узнаю, что Ким Уайлд давала концерт. Тридцать, а может, и тридцать пять лет назад Ким Уайлд была настоящей звездой. Честно говоря, я плохо ее помню. В клипах и на фото она явно подчеркивала свою сексуальность, создавая образ строгой и недоступной красавицы-блондинки с властным взглядом, немного старше и опытнее своих фанатов, а значит, и старше, и опытнее тех пятидесятилетних, которые оставались ей верны на протяжении многих лет и неудач.

Скорее всего, ее популярность основывалась больше на внешности, чем на музыке, – открытая, чуть ли не агрессивная эротика играла свою роль. Сам псевдоним – Уайлд [109] – говорил сам за себя. Парни, в том числе и в моей школе, были от нее без ума, для них Ким Уайлд была настоящей «бомбой», как мы говорили в Вестервальде; это слово неожиданно всплывает в моей памяти, хотя для меня «бомба» всегда ассоциировалась со всем тем, от чего следует держаться подальше.

Я не знала, что она до сих пор выступает, да и вообще ничего о ней не слышала последние тридцать, а то и тридцать пять лет. Теперь те же самые парни стоят у сцены с альбомами и ручками. Многие из них уже обзавелись лысинами, и почти все – сединой. Внешне ничем не примечательные – возможно, это учителя, офисные работники или техники. Двое пришли с женами, еще двое с сыновьями, и они все еще ждут Ким Уайлд, а я, движимая любопытством, оказалась среди них.