Светлый фон

349

Не могу сказать, что в моем разводе больше всего меня возмущает именно это, но… почему даже юристы – хранители правопорядка и, по сути, последний оплот демократии – стали такими безграмотными?! В письме моей адвокатессы, которое я не стала исправлять, чтобы не менять стиль, запятые расставлены методом великого рандома. В ответе другой стороны мне пришлось перечитывать некоторые предложения по три раза, чтобы уловить смысл, а один важный абзац из-за отсутствия запятых можно понять двояко – из-за отсутствия запятых – черт побери, адвокатское письмо не должно быть поэзией!

Вопреки расхожему мнению о том, что писатели всегда опережают свое время и политически прогрессивны, едва ли найдется профессия консервативнее. Писатели не интересуются будущим, они его не чувствуют. Взгляды их устремлены в прошлое, поэтому они намного чаще пишут о смерти, а не о рождении, отчего сама идея «ангажированной» литературы абсурдна: для писателей история либо остановилась, либо движется к закату. Литературные реакционеры – это не случайные явления в литературе; они просто выстраивают логические политические выводы из метафизического осознания того, что любое творение с зарождения обречено или в лучшем случае бесконечно повторяется из жизни в жизнь, из года в год, становясь бессмысленным. Зато хилиастические, христианские поэты верят в Спасение, но при этом признают Апокалипсис. А он, как известно, начинается с хаоса языка.

350

Разочарование, которое не перерастает в отторжение, гнев или, в худшем случае, ненависть, – это почти утопия. Даже в расставании оба – оба! – продолжают думать о том, каким даром была их общая жизнь. Он говорит: «Я тебя не виню», и он действительно не винит, по крайней мере в этот миг, а ты слышишь в его голосе прощение, пусть даже он не может согласиться с самим фактом расставания, и боль от этого не становится меньше. Этот миг утопичен, потому что неизбежно пройдет, вскоре его сменят упреки, которые так легко предъявить, чтобы не задумываться о собственных ошибках, и потому что, несмотря на неудачу, никто не обвиняет другого, и любовь продолжается даже после ее конца.

Несколько минут я размышляю о сне, таком далеком от реальности, хотя воплотить его проще простого – достаточно одного лишь объятия, да что там, одного открытого взгляда, вздоха – и ни слова больше. Потом я сворачиваю футон, на котором снова ночевала, ведь не было причины возвращаться домой, чищу зубы, завариваю кофе как можно быстрее и в одном нижнем белье и футболке поднимаюсь по лестнице, чтобы посмотреть, какие знакомства можно завести под буквой Q и возможны ли они вообще. «Несомненно, это слабость – так сильно любить книги», – отмечает Жюльен Грин 25 ноября 1947 года. – Но я верю, что Бог принимает нас такими, какие мы есть, и если мы любим книги, то Он находит способ говорить с нами через них, причем как через плохие, так и через хорошие».