– Мам, это совсем не смешно.

В его словах есть доля истины: Оливер Харди снова и снова падает, хотя Стэн Лорел вовсе не подставляет ему подножку специально.

359

Три непрочитанных автора на букву R и с ними – снова целый мир, который разворачивается передо мной в последние дни этого года: Французский Ренессанс, межвоенный Берлин и современный Афганистан. Читать Йоахима Рингельнаца мне хотелось еще меньше, чем Рабле или Атика Рахими, но именно с него и решила начать. Этот сборник мне когда-то подарил мальчик, еще в школьные годы, – так было принято среди гимназистов тех времен. Возможно, он был влюблен в меня, думаю я теперь. Или, может, я была влюблена в него? В посвящении, которое он написал золотыми чернилами, он указал номера страниц со своими любимыми стихами. Видимо, они не произвели на меня впечатления, потому что вскоре я убрала книгу подальше и забыла и о ней, и, наверное, о нем тоже. Или он – обо мне? Думаю, спустя тридцать пять лет эти стихи показались бы и ему чересчур легкими и сентиментальными. В юности нам кажется, что мы можем смеяться над любовью. Но когда она приходит, понимаешь, что хочется только кричать.

* * *

Принимать у себя двадцать-тридцать человек, играя роль хозяйки, уже не приносит удовольствия, но я упрямо продолжаю держаться за эту традицию, чтобы сыну казалось, что ничего не изменилось, чтобы его боль от развода родителей стала чуть слабее, ведь семья по-прежнему собирается вместе. И как же приятно, когда все проходит так же шумно, дружно и весело, как раньше. Четыре поколения собираются вместе, и никто, кажется, даже не замечает, что кого-то больше нет. Как будто этот человек уже умер, так же, как и я «умерла» для его семьи, когда они собираются без меня. В семейных отношениях не бывает промежуточных состояний – семья либо принимает тебя как своего, либо полностью исключает. В этом отношении она строже нации. И когда на детских праздниках обе семьи встречаются, оставшийся родитель вообще не в счет. Все ведут себя так, словно ничего не случилось, и твоим чувствам уделяют не больше внимания, чем судьбам малых народов на конференциях в Версале или Ялте – великие державы просто игнорируют их беды. Даже наша мать, о которой скорбели еще на прошлое Рождество, уже стала частью прошлого, частью легенды для детей.

Конечно, хороший писатель или режиссер мог бы создать драму, опираясь на каждый из узлов этого сложного семейного кружева; у каждого есть своя боль, и все вместе они были бы достаточным материалом для эпоса, который бы охватывал континенты, культуры и эпохи. Но детям все это видится по-другому, и это, безусловно, стоит отдельного рассказа – хотя и куда более сложного. Нужно лишь посмотреть внимательно: для детей это рождественское собрание – целый мир, целый и неизменный, который они будут вспоминать как нечто гармоничное и нерушимое. И пожалуй, они правы не меньше нас.