Иска рвет на себе волосы и накидку, ее худое тело напряжено, сухожилия дергаются, как будто она вот-вот сломается. Я становлюсь на колени, тянусь обнять.

– Уйди от меня. Уйди!

Она бросает в меня землей. Йоханан плачет.

Иеремия поднимает жену, и она прячет лицо у него на груди, рыдая и царапая собственную кожу, хныча и рыча, тянется к закутанному ребенку, которого держит племянник.

В оцепенении я иду за Иаковом Младшим в дом Сары и Иакова Старшего. Остановившись у их порога, я размышляю, будут ли все женщины деревни вести себя как Иска. Йоханан, мой маленький мальчик, живой у моей груди. Для кого-то чудо, для других еще одна травма, напоминание о потере.

Сара обнимает меня и касается моего лица, рук, чтобы удостовериться, что я на самом деле здесь. Но есть в ней что-то непохожее на прежнюю Сару, вялость, которая меня беспокоит. Девочки, Суссана и Ципора, тихонько стоят в углу комнаты, Иаков Младший подходит к ним.

– Иаков, иди сюда! Скорее! – зовет она мужа. – Йоханан здесь. Элишева с Йохананом. Какое счастье!

Она берет ребенка у меня из рук и осыпает его поцелуями.

– Чудесное благословение, – говорит Иаков Старший.

Сара передает ему моего сына, и я тянусь к нему, своему ребенку. Но Сара снова бросается ко мне, обнимает, целует в лоб, щеки. Я чувствую, как она дрожит.

– Малыш из Эйн-Керема.

Иаков Старший поднимает моего сына к небесам, sh’maya, и у меня возникает порыв забрать его, вернуть на пустое, больное место у груди. Йоханан дрыгает ногами в воздухе и сердито смотрит на Иакова, выпустив слюну на нижнюю губу.

– Та? – говорит Йоханан, показывая на пол. На белый сверток, который я не заметила. – Та? – снова спрашивает он, но я не в силах ответить.

Там Абдиэль.

Абдиэль. Восьми месяцев от роду. Четвертый и последний ребенок Сары.

Не знаю, куда и смотреть. В глазах у всех недоумение, непонимание. Узел на полу, который не должен лежать неподвижно.

– Та? – настойчиво повторяет Йоханан.

У Сары подкашиваются ноги, и Иаков Старший ее поддерживает.

– Скамью, – командует он сыну. – Сядь, ḥavivta, сядь. Она не плакала, у нее шок, – рассказывает мне Иаков, отдав моего сына старшей дочери, Ципоре. И опять мне хочется его схватить и прижать к себе.

Но, наверное, теперь так и будет. Сын – всеобщий ребенок для любви и ненависти, а не только мой. Презираемый или нежно любимый, потому что избежал меча царя Ирода.