В пещере тела поместят в ниши, выдолбленные в скале мужчинами. Через год, когда плоть обратится в прах, кости соберут в семейные склепы.

Во главе процессии женщины: они плачут, издают вопли, смешанные с пронзительным стоном, рвут на себе одежду, чтобы показать разрыв нормальной жизни с приходом смерти. В голосах не только горе, но и гнев. Вся боль и вопросы выражаются в гипнотических скорбных песнях. Я запрокидываю голову и смотрю в небо.

Вчетвером мы возвращаемся домой. Я, мой сын, Бохан и Талия. Она забирает у меня спящего Йоханана, чтобы я отдохнула. Но даже переход через двор застает меня врасплох. Около его любимого табурета, где зимой можно поймать солнечные лучи, на земле остались следы мужа.

Я падаю на колени и прижимаю ладони к земле внутри следов, оставленных живыми ногами. Губы шевелятся, но я не произношу ни звука, молча выплакивая невыразимое горе, чтобы не разбудить сына.

Недели после shav’a я плохо сплю и не отдыхаю. Постоянная боль в животе и ужасно тошнит. Я никуда не выхожу, беспокоясь, как ко мне будут относиться. Проклянут ли меня другие, как Иска?

Меня столько лет презирали и третировали как бездетную, потом за то, что я слишком стара, чтобы выносить ребенка. А теперь меня осудят за спасение единственного сына, которого родила?

В мастерской я пытаюсь заглушить горе, создавая подарок для Иакова Старшего и Сары. Сверкающий черный сосуд, как у Цада, отполированный, изящный и пустой внутри, где будет посвящение их сыну:

Avdi’el bar Ya’akov K’shisha w’Sara.

«Абдиэль, сын Иакова Старшего и Сары».

Я медленно поднимаюсь к мастерской, любуясь безупречно синим небом, глубокими долинами, знакомыми горами и холмами. Но, куда ни глянь, все напоминает о муже. Нового черного сосуда на месте нет. Я слишком устала, чтобы сердиться, но, кажется, знаю, что случилось. Отдохну немного и разберусь.

Позже тем же вечером мы с Талией лежим на крыше. Она беспокойна и смущена и для Талии слишком тиха. Я спокойно жду, зная, что она собирается с духом, чтобы признаться.

– Я должна тебе кое-что сказать.

Я храню молчание, пока она собирается с духом. Я уже знаю, что она скажет. Она решается быстрее, чем я думала.

– Matrona-imma, я украла черный сосуд. Тот, который предназначался для Иакова Старшего и Сары.

– Когда ты его вернешь? – спрашиваю я, думая, что она вытащит его из кармана, и дело решено.

– Мне нужна была ткань, чтобы сшить отцу новую тунику. В его старой заплатка на заплатке. Торговец на рынке сказал, что египтяне считают, что черный цвет защитит их от хаоса. Он заплатил мне много, хватит и на накидку.