В том же году Ганзен отправил Бьёрнсону толстовские «Крейцерову сонату» и «Плоды просвещения» в своем переводе. Ответное письмо он вскрывал с нетерпением. Норвежец заметил параллель между «Крейцеровой сонатой» и «Перчаткой»? Но Бьёрнсон снова его разочаровал. Сильную реакцию Позднышева на скрипичную сонату Бетховена он вообще не понял, равно как и высказанное в послесловии требование полного целомудрия:
В Крейцеровой сонате (Бетховена) нет и следа чувственности. Толстой либо не музыкален, либо ненормален. Идти против природы бессмысленно и для меня противоестественно. Единственным следствием его советов станет то, что худшие будут размножаться, а лучшие будут их няньками и рабами. Глупость! Но то, что он с большой духовной силой предупреждает нас о нашей чувственной жизни (о росте нервозности семейных отношений, о последствиях пьянства, о том, что пьянство есть жажда иного нервного возбуждения), – за это я ему крайне благодарен!799
В Крейцеровой сонате (Бетховена) нет и следа чувственности. Толстой либо не музыкален, либо ненормален. Идти против природы бессмысленно и для меня противоестественно. Единственным следствием его советов станет то, что худшие будут размножаться, а лучшие будут их няньками и рабами. Глупость! Но то, что он с большой духовной силой предупреждает нас о нашей чувственной жизни (о росте нервозности семейных отношений, о последствиях пьянства, о том, что пьянство есть жажда иного нервного возбуждения), – за это я ему крайне благодарен!799
«Плоды просвещения» тоже особого впечатления не произвели. Характеристика героев, разумеется, была «великолепной», но в целом пьеса показалась «банальной».
Бескомпромиссно негативное отношение к «Крейцеровой сонате» Бьёрнсон сохранил и в дальнейшем. Когда Альберт Ланген, его немецкий издатель, в 1902 году попросил Бьёрнсона принять участие в опросе о морали повести, он ответил, что не хотел бы высказываться о Толстом и его сочинении: «…я ценю и люблю Толстого, поэтому мне грустно признаваться, что его отношение к половым вопросам и браку кажется мне заблуждением, ради которого не следует устраивать опрос»800. Показательно здесь то, что Бьёрнсон не хотел обижать русского коллегу.
В августе 1891 году Ганзен приступил к переводу известного памфлета Бьёрнсона «Engifte og Mangegifte» (1887–1888, «Единобрачие и многобрачие»). С этой лекцией об этике сексуальности, браке и семейной жизни Бьёрсон выступал в Норвегии уже несколько лет тому назад, но Ганзен получил текст только сейчас. В своей речи Бьёрнсон рассуждал о моральной ответственности, целомудрии и воздержании, предлагая перенести начало половой жизни на более поздний брачный возраст, 25 лет для мужчин и 20 для женщин. Кроме того, он повторял тезис «Перчатки»: нравственные требования должны быть одинаковы для женщин и мужчин. Единобрачие – это опора общества, однако разводы по моральным причинам допускаются. Бездетные браки Бьёрнсон не принимал, но тот, кто решил не вступать в брак, мог оставаться бездетным. В памфлете также звучали предостережения о венерических заболеваниях.