Серьезным недочетом, подмеченным ЮАСКИ в процессе большевизации КПУ, была демонстрация экстремистской концепции выдвижения лозунгов, рожденных «желанием продемонстрировать революционность», но не отражавших «объективного положения масс»[1002]. При этом он выражал убеждение в возможности ускорить процесс большевизации при сотрудничестве партии с Южноамериканским секретариатом.

Важным инструментом идеологического воздействия на уругвайскую секцию Коминтерна, предотвратившего ее резкий оппортунистический крен, секретарь ЮАСКИ считал пример КПА, которая провела дискуссии по этим вопросам. И хотя это не рассматривалось «как самая лучшая форма обучения активистов», контакты с братской партией представлялись ему благотворными и крайне полезными. При этом фракционная борьба в самой аргентинской партии в 1922–1925 гг. и расколы в ней в расчет не принимались.

Стремление уйти от принятия важных политических решений явно просматривается во всех действиях Пенелона по отношению к кризисным ситуациям. Когда требовались быстрые и эффективные действия, он предпочитал перевести стрелку на московское руководство. Формально Секретариат строго следовал решениям ИККИ, определявших его задачи и оставлявших право вырабатывать политические оценки по поводу южноамериканских партий за собой, фактически же это был уход от ответственности. Наиболее показательным в этом смысле представляется отношение ЮАСКИ к ситуации в КПЧ.

Признавая значительность деятельности КПЧ как массовой партии, Секретариат констатировал при этом, что в ней сложилась ситуация, делающая невозможным «издалека контролировать все ее детали и даже просто следить за ней и оказывать решающее влияние»[1003]. Руководители партии не имели возможности (или желания) детально информировать обо всех направлениях своей работы и положении в стране. В ЮАСКИ из Чили поступали лишь краткие сообщения или «просьбы посоветовать что-либо»[1004]. Секретариат не обладал материальными возможностями регулярно отслеживать деятельность КПЧ, ибо имелась «масса иных задач подобного рода», и не понимал суть наметившихся в партии разногласий, хотя «неофициальные доклады» свидетельствовали о назревавшем кризисе. Объективным недостатком неофициальной информации являлось то, что она, поступая от различных групп, не имела систематического характера и не отражала всей картины. Естественно, каждая сторона предлагала свой взгляд на проблемы и далекие от объективности интерпретации воззрений своих оппонентов. Это было характерно для атмосферы в руководстве КПЧ в целом. По оценке одного из руководителей РФЧ Э. Лаферте, лидеры «правой оппозиции» в партии во главе с сенатором М. Идальго «плели интриги, сеяли недоверие и тайком информировали полицию», в то время как центральное руководство «склонялось к левизне, неуклюжей и детской»[1005]. Эта позиция руководства отражалась и в информации, направлявшейся как в Буэнос-Айрес, так и в Москву. Побывавший в СССР Б. Доносо был удивлен недоверием товарищей в Коминтерне к его рассказу о совершенных партией ошибках, последствиях репрессий и стремлении диктатуры ликвидировать организацию рабочих. На них не произвела никакого впечатления нарисованная им мрачная картина, в основном отражавшая положение, в котором находилось чилийское рабочее движение. «Мы, — сказали ему, — получили из Чили совершенно противоположную информацию». Позже выяснилось, что, поручив Доносо проинформировать ИККИ о тяжелых условиях, в которых действовала партия, генеральный секретарь КПЧ И. Ириарте вдогонку ему направил в Москву письмо, в котором приводил совершенно противоположные данные[1006].