Во многом именно необходимостью защиты от нового выступления «мира», продолжавшего поддерживать своего «царя Дмитрия», и были продиктованы августовские договоренности и впоследствии — добровольное решение о принятии на постой в Москве гарнизона польско-литовских войск. Пока шли переговоры с гетманом Станиславом Жолкевским, посадские люди тысячами из Москвы продолжали выезжать в новые «таборы» Лжедмитрия II. Правда, их там быстро превращали в слуг и разбирали по себе в войске самозванца. Но угроза раскола внутри московского посада все равно была реальной. Поэтому Боярская дума всеми силами стремилась отвести от Москвы армию «царика». Даже гетман Станислав Жолкевский, выполняя им же самим заключенные договоренности, доносил королю Сигизмунду III, что «осталось затруднение только с самозванцем и его людьми»[553]. Со свойственной ему решительностью, гетман Жолкевский тут же начал переговоры с другим гетманом Яном Петром Сапегой. А 26 августа (5 сентября) 1610 года осуществил обходной ночной маневр и оказался со всем своим войском и подкреплениями из русских отрядов лицом к лицу с воинством «царя Дмитрия». Все решилось на удивление быстро мирной беседой двух гетманов — Жолкевского и Сапеги — в виду своих войск. Они «поприветствовав друг друга, сидя верхом, стали переговариваться». У них было что обсудить друг с другом, поэтому военачальники остановили лихих гарцовщиков, пытавшихся начать стычки. Гетман Жолкевский понял, что наемников самозванца интересуют в первую очередь гарантии выплаты «заслуженного», а уж потом интерес того претендента на русской престол, которого они поддерживали. Было решено ходатайствовать перед королем, чтобы сапежинцев также считали на королевской службе, как и их приятелей «зборовцев» (из полка Александра Зборовского), сумевших отличиться уже под Клушино. Для самозванца войско, обязанное ему присягой, просило у короля какой-нибудь «значительный удел». Гетманы, не слезая с лошадей, придумали, что это могли быть Самбор или Гродно. Когда все это передали Марине Мнишек, она, по свидетельству в записках гетмана Жолкевского, «пробормотала» (так в тексте): «Пусть его величество отдаст царю Краков, тогда царь отдаст его величеству Варшаву»[554]. Что ж, это делает ей честь, она говорила то, что думала. Однако все это означало окончательный разрыв Марины Мнишек с королем Сигизмундом III. Не испытывал иллюзий относительно своего будущего и самозваный царь. Предупрежденный перебежчиками, царь Дмитрий Иванович, не дожидаясь, когда сговорившиеся гетманы приедут «звать» его в мнишковский Самбор, бежал из Николо-Угрешского монастыря 27 августа (6 сентября) 1610 года, увозя свою беременную царицу. Их окружали только самые доверенные лица, так как сапежинцы отныне держали нейтралитет и расположились своими отрядами в приокских городах, охраняя Москву на случай, если бы их бывший «протеже» захотел повторить поход под столицу из-под Калуги. Лишился самозванец «бояр» князя Михаила Туренина и князя Федора Долгорукова. Кроме них возвратились в Москву «воровские советники», представлявшие более или менее родовитую часть Двора Лжедмитрия II, среди них князь Алексей Сицкий, Александр Нагой, Григорий Сунбулов, Федор Плещеев, князь Федор Засекин и дьяк Петр Третьяков[555].