С.Ф. Платонов справедливо писал: «вокруг поруганного боярства и ниспровергнутой думы начиналась политическая вакханалия меньшей «братьи», желавшей санов, власти, богатства и думавшей, что ей легко будет завладеть Москвою путем унижения и низменного раболепства перед иноверным победителем»[569]. Такой противоестественный союз самозванческой «элиты» с «ушниками» и «похлебцами» царя Шуйского, разбавленный новейшими авантюристами, вроде Федора Андронова, был обречен. Позднее окажется, что это всего лишь жестокая карикатура на уже созревший новый, объединяющий земский порыв, который вскоре действительно станет собирать всех вместе, но не для деления оставшейся бесхозной казны, а во имя общего «совета» разных чинов. Тогда тоже сделаются несущественными прежние политические противоречия, и рядом друг с другом в правительстве начнут действовать служилые люди и мужики, стольник и земский староста.
Первое ополчение
Первое ополчение
Назревавший кризис прорвался от удара одной ногайской сабли. Пока Москва делила чины и казну, города Замосковного края узнавали, что паны, приезжавшие в свои «приставства», ничуть не лучше уже знакомых им со времен тушинского режима вольных казаков и беглых пахоликов. В одной из земских отписок периода создания ополчений в феврале 1611 года писали: «А на Москве владеет все Литва, и к нам в Ярославль с Москвы паны приезжали и кормы на нас правили всякие нещадно и мы сверх крестнаго целованья им паном кормы давали по великой нуже»[570]. Окраины государства жили своей жизнью, все чаще посматривая в сторону Калуги (например, Казань), где сидел Лжедмитрий II, запертый войском бывшего гетмана Яна Петра Сапеги. Король Сигизмунд III продолжал войну под Смоленском и многим уже становилось ясно, что московское посольство провалилось, а король, вместо отправки войска для борьбы с самозванцем, хочет сам править в столице Московского государства. Поэтому когда ногайский князь Петр Урусов убил «царя Дмитрия», напав на него во время выезда на охоту под Калугой 11 (21) декабря 1610 года, это событие стало сигналом к действию для многих людей.
Несколько недель обезглавленный труп «царика» лежал в калужском Троицком соборе и все это время в городе шли споры по поводу присяги королевичу Владиславу. Служилые татары, окружавшие самозванца в последние месяцы его жизни, разбежались, так как немедленно на них обрушилась месть посадских жителей. Русские сторонники самозванца и казаки прекрасно знали по Тушино польско-литовскую шляхту и не стремились к новому объединению с теми, против кого уже повернули свое оружие после бегства Лжедмитрия II из-под столицы. Иван Мартынович Заруцкий успел побывать в ставке короля Сигизмунда III под Смоленском, но что-то быстро вернулся (гетман Станислав Жолкевский объяснял в своих записках его отъезд тем предпочтением, которое отдавалось сыну боярина Ивану Михайловичу Салтыкову перед предводителем казаков). А главное состояло в том, что «царь умер, да здравствует царь». Спустя месяц после «калужской охоты», в середине января 1611 года Марина Мнишек родила сына, которого назвали грозным именем Иван в честь «дедушки». Ребенка родителей, венчавшихся в православной церкви на глазах калужского посада, крестили в православную веру[571]. Рождение царевича Ивана Дмитриевича спасло жизнь Марины Мнишек и стало продолжением ее исторической драмы в России.