– Никогда. Но сегодня утром на станции с машинистом познакомился. Симпатяга, Николаем Петровичем звать. Тоже с Терека. Говорит: ни одного туннеля, а два перевала по полторы версты высотой. Чудеса!

– Бывают крушения?

Я это спрашиваю небрежно, как будто бы для того, чтобы что-нибудь сказать. А Катушкин, негодный, оживляется.

– Ого! – радостно восклицает он. – Еще какие! Недавно, например, говорит, на повороте над пропастью у него самого паровоз с рельс сошел. Сам-то он спрыгнул с помощником на скалу, и вагоны чудом остановились. Зато паровоз оторвался, слетел. Семьдесят метров летел, пока не зацепился за деревья…

– И что же?

– Ну, что же… Висит, должно быть, до сих пор. Будете ехать через Буковик после Гостивара, посмотрите. А на случай крушения здесь, возле вагонов, имейте в виду, приспособления есть: железные палки. Вот, высуньте голову. Сюда, сюда… Видите – торчат? Так вот, когда…

У Катушкина не язык, а несчастье. Не окончил он фразы, как внезапный толчок, вдруг, отбрасывает меня от окна, вагон жалобно охает, и мы останавливаемся.

– Что случилось?

Среди экскурсантов переполох. Все выглядывают в окна, недоумевают. А Катушкин радостно бросается к двери, кидая мне:

– Наверно, крушение! Или качаки!

И исчезает.

Так и есть: паровоз сошел с рельс. Постепенно из всех вагонов начинают высыпать пассажиры; недалеко от нас сгрудился вооруженный патруль; по крутой насыпи, проходящей среди кукурузных полей, вяло бродят кондуктора, и среди них две оживленные фигуры: наш гимназист Миша и Катушкин.

– Айда, публика! – зычным голосом начинает распоряжаться Катушкин. – Хайдемо на помочь, да подыгнем машину! Эй ты, великан – чего зря стоишь? Иди, иди! Братушка… Зови его, черта… В чалме! Мадам, молим, залазьте в вагон, к чему напрасно толочься!

Возле паровоза, присевши на корточки, совещается комиссия из трех лиц: машинист Николай Петрович, Катушкин и Миша. Все трое внимательно разглядывают передние колеса, вонзившиеся в насыпь, обмениваются мнениями.

– Задний ход хорошо дать, – советует Миша. – Поларшина отъехать, колесо взберется – и готово.

– Без домкрата не обойтись, – чешет висок машинист, с досадой оглядываясь на виднеющуюся вдали станцию.

А Катушкин протестует:

– Домкрат? Еще что! Мы его, Николай Петрович, палками за милую душу поднимем. Четыре человека с той стороны, четыре с этой, – а вы, действительно, в это время того… задний ход. Чего тебе? – оборачивается он, видя над собою почтительную фигуру кондуктора.

– Господине инженере, дозволте да я вам кажем…

– Не мешай, не мешай, брат. Видишь, заняты? Так я соберу их, Николай Петрович. Ладно? Один у меня здоровяк – без посторонней помощи сам весь паровоз целиком перевернет.