За это предложение голосовали из самых разных побуждений. Ситуация была действительно двусмысленная, и за реакцию регентши нельзя было ручаться. Пылкое воображение Гонди внушило ему мысль, что весь приезд герольда задуман затем, чтобы в суматохе торжественного приема устроить покушение на вождей Фронды — самого коадъютора и Бофора. В «Мемуарах» Реца дело изображается так, что именно их автор придумал принятый всеми выход, лишь бы не было этого приема, и внушил свою мысль простоватому Брусселю. Однако похоже, что в простаках оказался сам Гонди, менее всего желавший начала мирных переговоров.

Сторонники примирения, судя по записям в дневнике д'Ормессона, очень хотели, чтобы именно Бруссель внес предложение, которое открыло бы дверь к легальным контактам с Сен-Жерменом; особенно старался склонить к этому дядюшку племянник его жены Бушра. По всему контексту дискуссий 8–11 февраля было понятно, что именно для этого надо сделать: под любым предлогом отправить ко двору коронных магистратов с хотя бы формальными изъявлениями почтительности. Отказ в приеме герольда давал такую возможность, и главным был не отказ, а именно отправка депутации с объяснением отказа. Бруссель не мог этого не понимать.

Видимо, и при дворе ожидали подобной реакции: в письме Ларивьера к агенту Гастона Орлеанского в Париже Маскрани от 15 февраля прямо говорится, что Гастон поддерживал отправку герольда, полагая, что она даст возможность представителям парламента быть выслушанными королевой[719].

На другой день после того как герольд узнал об отказе парламента его выслушать (после чего Конти и ратуша также почтительно отказались принять от него свои пакеты), он выехал обратно, оставив пакеты в караульной.

Но вместе с ним в Сен-Жермен отправилась и просьба коронных магистратов о выдаче им паспортов для поездки ко двору, и такие паспорта были выданы. 17 февраля вечером аудиенция состоялась.

Коронных магистратов заставили прождать несколько часов, затем их провели через комнату, где ужинал маленький король, но придворные встали стеной, отгородив их от стола: они еще были недостойны созерцать и приветствовать монарха. Зато прием у королевы оказался милостивым: от ее имени Сегье сказал, что королева очень довольна заверениями парламентариев в почтительности и покорности, но пусть эти заверения будут доказаны на деле, а она никому из парламента зла не желает, и должностей у них отбирать не будет. Так начался трудный путь к миру.

Но и «военная партия» приготовила свой сюрприз. Парижских генералов совсем не устраивала наметившаяся перспектива мира при сохранении политического статус-кво, если бы при этом были забыты их личные интересы, из-за которых они и вступили в борьбу с Мазарини.