Лучше всего было бы, если бы Парижский парламент сам обратился к Испании, которая тогда заняла бы положение арбитра — и странно (пишет 30 января Пеньяранда), что этого до сих пор не происходит[720].

Испанцы решили сделать первый шаг. В конце января сам наместник Испанских Нидерландов эрцгерцог Леопольд Габсбург (младший брат императора Фердинанда III) предложил Конти, чтобы Парижский парламент стал «арбитром общего мира между королями Франции и Испании». Странная позиция для верноподданных французского короля, приравненных к рангу нейтральной державы! Ответом на это предложение была собственноручная инструкция, выданная Конти 3 февраля его агенту де Лэгу, отправленному в Брюссель. Рассыпаясь в благодарностях эрцгерцогу, принц писал: «Я думаю, что совершенно необходимо быстро двинуть вперед все готовые отряды и сразу же по прибытии сьера де Лэга отправить депутата в парламент…»[721].

Короткая ответная записка эрцгерцога Леопольда от 10 февраля является верительной на подателя — очевидно, того самого «депутата», об отправке которого просил Конти[722]. Это был испанский монах-бернардинец дон Хосе де Ильескас-и-Арнольфини. Прибыв в Париж и передав Конти устные инструкции эрцгерцога, он поступил в распоряжение принца, который должен был снабдить его самой свежей информацией и выбрать день для выступления в парламенте.

В тот же день 10 февраля — через два дня после поражения при Шарантоне — Конти пишет инструкции для нового посланца к эрцгерцогу, маркиза Нуармутье[723].

Он умоляет Леопольда немедленно идти на Париж со всеми своими силами; с ним, конечно, будет подписан союзный договор, который Конти, осторожности ради, ратифицирует не ранее чем когда испанская армия будет находиться в 15 лье от Парижа.

Итак, 19 февраля, когда коронные магистраты докладывали в парламенте о благосклонном приеме их королевой и парламентарии готовились принять решение об отправке в Сен-Жермен уже настоящей благодарственной депутации с представителями всех палат (и такое решение было принято 20 февраля, вопреки мнению заколебавшегося Брусселя, хотевшего снова ограничиться посылкой коронных магистратов) — в этот самый день Конти неожиданно объявил, что к нему прибыл представитель эрцгерцога Леопольда, который хотел бы выступить перед парламентом.

Завязалась оживленная дискуссия. Получалось как-то неловко: только что отказали в приеме королевскому герольду, а теперь принимать посланца неприятеля? Все же решили (115 голосов против 70) выслушать испанца (разумеется, не вступая с ним в дискуссию): ведь речь идет о мире! Некоторые наивно надеялись, что посланец эрцгерцога расскажет, на какие уступки шел Мазарини в переговорах с испанцами, и что это позволит изобличить коварного кардинала перед королевой.