В основном же боролись два предложения: либо отложить ратификацию на 2–3 дня, до тех пор пока вернувшиеся в Рюэль депутаты не выработают соглашения, удовлетворяющего генералов, либо немедленно ратифицировать договор, приняв его за основу, но попытаться внести поправки в статьи, не устраивающие парламент. Когда стало ясно, что большинство парламентариев склоняется к ратификации, Бруссель, вначале резко критиковавший документ, неожиданно сменил позицию, высказавшись за его одобрение в целом при условии решительной борьбы за внесение поправок и учет интересов военных. Подкрепленное авторитетом «отца народа», предложение было принято.

Вопреки решению 13 марта, в постановлении 15 марта ничего не говорилось о снятии с итогового документа подписи Мазарини: вопрос о смещении министра явно перестал интересовать парламентское большинство, смирившееся с пребыванием кардинала у власти.

В постановлении были специально оговорены нежелательные пункты Рюэльского договора: проведение королевского заседания в Сен-Жермене, запрет общеполитических собраний парламента и разрешение займов при повышенных процентах; депутаты должны были также защитить интересы парижских генералов, Лонгвиля и Руанского парламента.

Когда 16 марта депутация парламента (ни ратуша, ни Счетная, ни Налоговая палаты на этот раз своих делегатов не послали) снова появилась в Рюэле, у нее были хорошие шансы добиться желательных уступок.

Несмотря на неудачу Тюренна и вялость Лонгвиля[745], заготовленная генералами «испанская карта» начала успешно разыгрываться. Армия эрцгерцога Леопольда стояла на границе, и 16 марта находившийся в его лагере эмиссар Конти маркиз Нуармутье издал декларацию, в которой от имени парижского командования оправдывал иностранное вторжение.

«Мы заявляем всем, что армии его католического величества вступают во Францию, чтобы помочь Парижу и заключить общий мир; они не будут совершать никаких враждебных актов против городов, бургов и деревень, через которые будут проходить; напротив, они хотят жить там как подобает друзьям государства и общественного блага, оплачивая всё необходимое для их пропитания. Вот почему мы приказываем всем подданным его величества предоставлять им припасы и всё необходимое для их похода, дабы способствовать столь похвальному и великому замыслу; и на это заявление мы уполномочены монсеньором принцем Конти и парламентом»[746].

Разумеется, о парламенте маркиз упомянул совершенно всуе, да и принцы уже готовы были вежливо оставить своих испанских союзников, если только добьются своего от правительства; генералы составляли записки о своих требованиях и готовили делегатов для посылки ко двору.