Депутаты должны принимать решение о судьбах всего государства, оценивая все за и против и интересы не только делегировавшей его в парламент группы населения, но и других. Если же депутат связан мнением своих избирателей, то он или вообще не сможет принять никаких решений и, кстати сказать, должен отказаться от своего собственного мнения по любой из рассматриваемых проблем, или вынужден будет только доводить мнение «своей» группы населения до сведения всех остальных.

Понятно, что ни о какой совместной и тем более дружной деятельности всего народа в этом случае говорить не приходится. Впрочем, это коренящееся в природе народного представительства противоречие известно политической науке и государственной практике уже как минимум двести лет. Об этом много писали, предлагались различные рецепты минимизации негативных последствий этого явления, но дело не сдвинулось с мертвой точки. Если мы и упоминаем об этой проблеме, то исключительно для целей собственного изложения.

В описываемой ситуации теряет свою высокую идею и закон, принимаемый таким парламентом. Ведь законодательный акт хотя и является проявлением народной воли и должен служить интересам личности, но по своей природе носит универсальный характер. Наталкиваясь на известное сопротивление отдельных групп или индивидов, не до конца, например, понимающих свои собственные интересы, открыто выражающие несогласие с содержанием акта, закон обязывает их, тем не менее, подчиниться содержащемуся в нем требованию. Это тем более актуально в тех случаях, когда социальный идеал принимает доминирующее значение в системе ценностей правового демократического государства и социальная деятельность государства по регулированию экономических отношений не может не вызвать определенной негативной реакции населения. Даже в силу этих соображений законодательный орган государственной власти должен обладать четко выраженной самостоятельностью, а сами депутаты – независимостью от своих избирателей, по крайней мере формальноправовой.

Моральная зависимость, о которой иногда любят говорить теоретики, служит в этом случае слабой альтернативой правовой зависимости народа и его представителя и не может служить основой для должного урегулирования этого вида отношений хотя бы потому, что мы основываем власть не на нормах морали и нравственности, а на правовых принципах.

Классическим образцом неприятия идеи народного представительства, как известно, являлись суждения Ж.Ж. Руссо, который совершенно справедливо улавливал четко выраженный алогизм идеи народоправства в ее реализации через систему представительных органов власти. Правда, совет, предложенный великим швейцарцем, стал «лекарством хуже болезни», поскольку в его способах выражения народной воли индивиду вообще нет места, все сливается в «общей воле» народа, понять которую каждый обязан, а тем более подчиниться ей. Но нельзя сказать, что сама идея народоправства – в понимании ее Руссо и в способах, предложенных им, – утратила свое значение. В конечном счете непосредственная демократия есть тот идеал, к которому должна стремиться демократическая теоретическая мысль, если, конечно, она хочет сохранить свое самостоятельное значение среди других направлений политической науки.