Кто же тогда выступит в роли преемника? Все общество? Но это невозможно. Следовательно, гражданское общество мы должны воспринимать – в том числе – как «место поиска» суверена. Но известно, что, в отличие от государства, где превалируют публичные права, гражданское общество представляет собой совокупность равных по своим правам субъектов, там действует личный интерес, материальный, а не формальноправовой критерий, и фактическое неравенство.

Если публичные отношения изначально строятся по правилу «власть – подданный» и подчиненность индивида государству необходима во имя того, чтобы все подданные имели равные публичные права по отношению к верховной власти, как раз за счет своего верховенства обеспечивающей равенство граждан, то в гражданском обществе все обстоит наоборот. Здесь все участники отношений формально равны между собой (как субъекты гражданскоправовых отношений), но не равны фактически, т.е. материально. Здесь успех приносят оборотистость, деньги, экономические стимулы, случайности рождения, принадлежность к «сильным мира сего», т.е. все те черты сословного общества (где материальное положение и личные льготы предопределяли политические права их носителя), против которого восстал в свое время демократизм.

Если мы ищем политическую основу государственного строя в этой сфере отношений, то не можем – чисто логически – не признать единственно достойными роли «суверена» тех, кто занимает в социальной лестнице наиболее высокое материальное положение. Но это как раз та ситуация, которую Боббио признавал антидемократичной и усматривал как «пережиток старины», когда политические должности определялись материальным и сословным положением лица. Непонятно только, как реставрация идеи сословного общества может сочетаться с демократией и равенством всех лиц в государстве и в чем здесь прогресс? Мы имеем «общество избранных», но сформированное по совершенно неприкрытому способу оценки его материального положения, что по большому счету в системе демократического общества со всеми его недостатками выглядит цинично и прагматично, не оставляя социально незащищенным слоям населения никаких надежд и перспектив. Невольно вспоминается Маркс и его учение о классовой борьбе с идеей объективного вменения лицам их классовых интересов в зависимости от занимаемого в обществе положения.

Впрочем, это далеко не единственная попытка поновому взглянуть на понятие «народный суверенитет». Весьма любопытны в этом отношении суждения современного немецкого исследователя Юргена Хабермаса. Соглашаясь с мнением либеральных мыслителей о том, что идея Руссо и Канта о субстанциональном характере «народной воли» возможна лишь в условиях гомогенного общества и имеет своим следствием замалчивание или подавление отдельных мнений, немецкий ученый предлагает иное истолкование.