Исключением являются немецкие артисты. Лучший из них, Яннингс, воскрешает в новых условиях старинную народную мелодраму и, единственный из всех кинематографических артистов, может заставить плакать даже искушенного театрального зрителя – так правдива и человечна его игра.

Следует точно так же выделить русский кинематограф, развивающийся совершенно независимо, по своим собственным законам и готовящий в будущем такой же неожиданный и ослепительный сюрприз, каким всегда было для Европы и Америки русское искусство.

В силу целого ряда условий театр стал недоступен широким массам. Парижский рабочий или мелкий служащий в большинстве случаев никогда не видел зал Оперы или Французской Комедии и с любопытством выслушивает их описание от русского эмигранта, попавшего в рабочую среду. Объясняется это не только вздорожанием цен на билеты, но и необходимостью одеться для театра и, главное, отвычкою от чисто театральных впечатлений. Театры по своим ценам и по своему содержанию рассчитаны на так называемую «избранную публику».

Кинематограф, напротив, рассчитан на массового потребителя, так как, вследствие дорогих условий производства, не может довольствоваться слишком малочисленной привилегированной публикой. Одно из очарований кинематографа для народного зрителя заключается в том, что он чувствует себя хозяином, диктующим свои законы, тогда как в театре он сознает себя лишним, по дешевке пользующимся зрелищем, рассчитанным не на него.

Приспособляясь к вкусам зрителя, изучая удачи и неудачи отдельных фильм, фабриканты и оптовики-перекупщики установили ряд незыблемых законов для сюжетов. Сценаристы вынуждены были подчиниться требованиям своих заказчиков. Изучение этих законов может дать будущему историку любопытные и интимнейшие указания на стремления городских масс, раскрывая с очевидностью «мечты побежденных», вожделения тех, кому не удалось прорваться в ряды счастливцев, победителей жизни.

Кинематографический сценарий не требует правдоподобия или хотя бы психологической верности. Народный зритель знает, чего можно ждать от правдоподобного развития событий, и достаточно натерпелся от него в жизни, чтобы искать его еще в театре. Это «правдоподобие» гонит его в предрассветный час на унылую, безнадежную работу; это оно обрекает его на ежедневные мелкие лишения, лишает его всех человеческих радостей. Нет, хотя бы в кинематографе забыть о страшном законе «правдоподобия» – о неумолимой логике жизни, обращенной против попавшего под ее колесо бедного человека! Поверить, что каприз, случай или вспышка собственного темперамента может разорвать «правдоподобное» течение событий. Так, история жалкого человека, на мгновение вообразившего себя «львом», избившего фабриканта и всех врагов и добившегося полного изменения своего положения, повторяется часто на экране.