Целый ряд черт (прежде всего наличность играющих актеров) настолько сближают кино с театром, что связи его с литературой, с искусством рассказа теряют из виду. Однако развитие его тесно связано с преодолением театрального. К сожалению, это недостаточно сознается деятелями молодого искусства. Вульгарная, дурно-театральная игра обычного холливудского типа вызывает как реакцию не столько стремление освободиться от игры и уйти от нее к чистому движению (Фэрбенкс), к маске (Чаплин, Бустер Китон) – все это явления уже старые, – а поднять киноигру до уровня хорошего актера. Отсюда слава Эмиля Яннингса, великолепного драматического актера, но делающего больше зла искусству фильма, чем всякая Пола Негри. Театральный реализм ведет в такие тупики (несмотря на массу вложенного в него дарования), как «Жанна д’Арк» Дрейера с ее «совсем как в жизни» – пережитки Мейнингена[286], Антуана и Станиславского! Театральный реализм того же МХТского происхождения портит – замедленные и увеличенные «переживающие» лица Матери и Павла в тюрьме – изумительную «Мать» Пудовкина.

Однако крупнейшие постановщики – Чаплин и русские – определенно рассматривают себя как в литературном смысле авторов. И «литературность» фильма должна расти, так как в ней спасение. Под «литературностью» я в данном случае понимаю только отношение к работе как к чему-то законченному и цельному, как к написанной и изданной книге, а не как к мимолетному «выступлению». То, что в дурном смысле называется литературностью, – психологизм и интеллигенщина, – может быть, было бы правильней называть театральщиной и станиславщиной. Литература от такой литературности страдает не меньше любого другого искусства. От такой литературности, как и от театральности, искусству фильма надо освободиться, чем скорее, тем лучше. Но еще в одном смысле кино сближается с литературой, отдаляясь от других искусств – отдаляясь от них даже в большей мере, чем сама литература: ему в высшей степени свойственна «тенденциозная» содержательность, и в лучших русских фильмах есть органическое слияние «тенденции» с искусством, которое вне фильма осуществлялось разве что в лучшей политической лирике.

Литературность фильма достигается пока двумя способами, которые можно назвать индивидуалистическим и коллективистским. В первом, величайший мастер которого Чаплин, единство и окончательность достигается полным подчинением всего замысла протагонисту-режиссеру-автору в одном лице. Это фильм, по существу дела, субъективный и лирический. Литературная родня Чаплина – Сервантес, Стерн, Жан-Поль, от которых он отличается только большей схематичностью и большей демократичностью. Схематичность указывает на генетическую связь Чаплина с последним из народных искусств – цирком и в значительной мере определяет его демократичность. Чаплин – гениальнейший художественный выразитель международной мелкобуржуазной массы нашего времени со всем ее бессилием, деморализованностью и сентиментальным идеализмом.