И все же истекший год будет особенно отмечен в эпоху, когда кинематограф станет подлинным искусством. В этом году произошло первое восстание против удушающей власти фантастического «клерка», «мидинетки» и «человека массы». Талантливый художник сделал смелую попытку обрести для своих исканий мецената поневоле: когда затраты на постановку были уже настолько велики, что исключали возможность прекращения работ, он отбросил все приметы и указания и отдался собственно творческой фантазии. По единодушному мнению самой требовательной и чуткой критики, впервые за историю кинематографического фильма в нем веяло чистым дыханием подлинного, высокого искусства. Картина имела небывалый успех в больших столичных театрах: ее ходили смотреть по нескольку раз одни и те же зрители. Но владельцы малых театров в Европе и американские театральные киносиндикаты отказались ее принять. Первые заявили, что картина совершенно непривычна «клерку», «мидинетке» и «человеку массы», вторые – что «зритель вместо развлечения унесет тревогу и долго не сможет отделаться от этого впечатления». Сульба фильма была решена. Он навсегда снят с проката и теперь мертв. Немецкая критика пытается объяснить это парадоксальное явление тем, что, являясь художественным шедевром, фильм «нарушил догматы кинематографии». О каких догматах идет здесь речь? Не о том ли длинном списке, что приведен Tamar Lane’ом в книге «What’s Wrong with the Movies?»[292] и там так и озаглавлен «Незыблемые догматы кинематографии»?.. «Достаточно выйти на улицу, чтобы случайно встретить нужные похоронные дроги, цветочницу или полицейский патруль; достаточно взять со стены ружье, чтобы оно выстрелило, хотя бы и не было заряжено; в замочную скважину можно рассмотреть все подробности в отдаленнейших углах комнаты; муж может узнать, что жена ждет ребенка, не раньше, чем увидит ее за вязаньем детских чулок; чикагский бандит, бегущий от мотоциклистов, стреляющих по нему из пулеметов, всегда имеет время, чтобы обнять возлюбленную и рассказать ей историю своего падения; в какую нищету ни впала бы героиня, она всегда может показать дорогое белье; человек, потерявший память от повреждения головы, вспоминает детали прошлого через много лет от второго удара по черепу, случайно полученного в конце картины» и т. д. Каноны живописи, скульптуры, архитектуры оформились не раньше, чем появились их лучшие образцы. Мы присутствуем при изумительном зрелище: не ремесленник у станка, а сложнейший фабричный комплекс с машинами, рабочими, банковским кредитом, еще далекий от искусства, порывается перейти его грань. Попытка сделана датчанином Дреером в сотрудничестве с молодой итальянкой, старыми французскими артистами и совершенно необычными статистами, набранными во всех странах Европы. Работа производилась несколько лет в Париже. «Меценатом» пришлось быть «Societe Generale de[s] Films», потерявшему 3 миллиона франков. Опыт потребовал 2342 метра ленты[293] и носил название «Орлеанская дева»[294].