Ежедневная газета «Известия» сообщала, что простое поступление в престижные вузы Москвы стоит от 10 до 15 тысяч долларов… В Астраханском государственном техническом университете, расположенном примерно в тысяче километров южнее Москвы, арестовали трех профессоров, которые предположительно заставляли студентов платить деньги за хорошие отметки на экзаменах… Вице-премьер Валентина Матвиенко в интервью годом ранее сказала, что в целом такие «неофициальные» расходы российских студентов и их родителей на образование ежегодно составляют не менее 2 миллиардов долларов, а возможно, достигают и пяти миллиардов.

Естественно, помимо прямой взятки, коррупция принимает множество форм. Например, можно назначать в совет директоров какой-нибудь компании политиков или их родственников в надежде на более благосклонное отношение со стороны государства. Как и более открытая коррупция, такая практика сильно варьируется от страны к стране. Как сформулировал The Economist, «компании с политическими связями чаще всего встречаются в странах с высоким уровнем коррупции». Лидирует среди них Россия, в которой компании, представляющие 80% рыночной капитализации страны, были связаны с государственными чиновниками. Соответствующий показатель в Соединенных Штатах составляет менее 10%, отчасти из-за законов, запрещающих такую практику. Масштабная коррупция не новое явление для России. В XIX веке Джон Стюарт Милль писал:

Всеобщая продажность, приписываемая российским чиновникам, должна оказаться огромным бременем для возможностей экономического развития, которых предостаточно в Российской империи, ведь вознаграждение государственных служащих должно зависеть от того, насколько успешно они могут множить придирки с целью получить взятку.

Всеобщая продажность, приписываемая российским чиновникам, должна оказаться огромным бременем для возможностей экономического развития, которых предостаточно в Российской империи, ведь вознаграждение государственных служащих должно зависеть от того, насколько успешно они могут множить придирки с целью получить взятку.

Экономическую активность подавляет не только коррупция, но и чистая бюрократия. Даже один из самых успешных промышленников Индии Адитья Бирла был вынужден искать другие страны для своих инвестиций из-за медлительности местных бюрократов.

Несмотря на все его успехи, бед тоже было предостаточно. Одной из них стал нефтеперерабатывающий завод в Мангалуру: на прохождение всех инстанций для него ушло одиннадцать лет — рекорд даже по меркам индийской бюрократии. Однажды, когда мы оба ждали открытия суда в Мумбаи, я спросил Бирлу, что побудило его вкладывать деньги за границей. Он глубоким ровным голосом сказал, что у него не было выбора. В Индии оказалось слишком много препятствий. Прежде всего, ему требовалось разрешение, которого государство не дало бы, поскольку в соответствии с Законом о монополиях и ограничительной торговой практике (MRTP) его корпорация классифицировалась как «большой дом». Даже если бы он каким-то чудом получил разрешение, именно правительство решало бы, куда ему инвестировать, какую технологию он должен использовать, каким должен быть размер его завода, как он будет финансироваться — даже размер и структуру выпускаемых акций. Затем ему пришлось бы бороться с бюрократией, чтобы получить лицензии на импорт средств производства и сырья. После этого он столкнулся бы с проблемой получения разрешений на уровне штата — на электроэнергию, землю, налог на продажи, рабочую силу и так далее. «На все это уходят годы, и, честно говоря, меня утомляет даже мысль об этом».