— В бегах он. Богом клянусь. Давно утёк. С Пасхи не видала.

— Брешет.

— Раз богом клянётся, а брешет, то и нет спроса. Дьявольское отродье. Прикрывает своего!

— Не знаю я, где он! Богом клянусь!

— Можеть, правда не знает?

— Ванька зато — знает! Знает, что натворил, нехристь окаянная.

— Не он это! Не он! — взмолилась Груша. — Богом клянусь: мне он врать не стал бы! Не он их порешил.

Они помолчали. Один цыкнул в сторону плевок.

— А говорила — не виделась.

— А говорила: в бегах муж твой давно.

— Кончай её, ребята. Хватит препираться.

Они заговорили все разом, чуть ли не извиняясь:

— Ты пойми. На тебя мы зла не держим. Ванька виноват. Ваньку проучить надо. Чтоб неповадно было народ резать. Чтоб подальше держался.

Груша задохнулась. Обмякла. Собрала последние силы:

— Ой, не при детках… Не при детках…

— Ладно. Не ироды.

Её выволокли во двор. К сараю.

Набросили петлю ей на шею. Перебросили конец через балку. Схватились дружно.

— Эхма!

Отряхнули руки. Взяли инструмент. Пошли.