— Осторожно. Умоляю.

— А лошадей-то хватит? — не отстал мужик.

Взгляды остальных не отпускали князя.

— Ну разумеется!

Мужики переглянулись.

— Я даю слово!

Ящик стали спускать в телегу.

— Прощай, папа. Тебе удача тоже пригодится, — пробормотал сын и скоро уже был на дороге.

Странно было шагать — а не покачиваться в седле. Он понял, что много такого странного ещё предстоит. Чувство это пронзило, как сознание смертности. Мишель испугался его и весело засвистел.

— Мишель! — истошно крикнула в дверях княгиня.

Рука её была воздета. Глаза видели телеги. Видели лошадей. Бороды. Ящики. Солому. Узлы. Свёртки. Воробьёв, что прыгали между ногами, между колёсами к свежим кучам навоза. Не было только Мишеля. Княгиня перекрестила воздух, в котором сын будто растворился. Рука её затряслась. Княгиня стукнулась лбом о дверную раму и завыла, по-бабьи, по-русски. Мужики стали оборачиваться:

— Ишь, барыня… Воет-то. И то: мать.

Князь с сожалением оставил ящики. Не спеша подошёл к жене. Невозмутимо наклонился. И холодно отчеканил в ухо:

— Не делайте из себя посмешище.

Дом Ивиных преобразился. Василий ожидал разорения. Готов был ко всему, что видал у Шишкиных. А застал…

Чехлы были сняты. Ковры раскатаны. Картины снова глядели со стен. Бронза утвердилась на прежних местах. Горели свечи. Сверкали огнями люстры. Казалось, гости вот-вот войдут или только что вышли.

Не хватало только музыки.

Но не было и слуг.

И ещё посреди ковра валялась обглоданная куриная кость. И блестела лужица рвоты.