Молодой князь Болконский вынул записную книжку и карандаш, вырвал листок, упёр коленом, что-то написал и подал листок Алпатычу. Семён Иваныч услышал, как молодой князь даёт распоряжения о спешном отъезде всего семейства из имения.
«А ведь Лысые Горы
Оставалось ещё одно место надежды. Скотобойня.
Туда сводили шелудивых одров. Больных, старых, неизлечимо охромевших. Семён Иваныч был бы счастлив любому, коль скоро кляча могла тянуть повозку.
Но уже на подходе, когда едкий запах ещё даже не стал свербеть в носу, понял, что дальше не пройдёт. Мысль о шелудивых одрах пришла в голову не ему одному. Но следует заметить, одет учитель был чище и лучше прочих.
Мужик в кожаном фартуке вышел на крыльцо. Оглядел волнующихся покупателей. На фоне звёздного неба и зарева пожаров вкупе с запахом гари он казался чёртом, который встречает грешников у входа в ад.
— Чего изволите, господа?
Господа загалдели.
Он не спешил. Нечасто в его жизни он был источником такого интереса. Внимания. Мольб. Лести. Он хотел насладиться каждой минутой. Длил мгновения. Семён Иваныч понял: здесь ремиз. Загнанно обернулся: не может же не быть другого выхода?
И вот тогда — за спинами толпы — увидел его. Мужика с вороной бородой. Между кудрями блестело колечко серьги. Облик указывал на род его занятий: лошадиный барышник. Белёсый господин что-то втирал ему.
— Дворянин? — мрачно спросил барышник не глядя.
Господин радостно закивал:
— Статский советник! Моя фамилия Норов! Я…
— К ебеней матери иди. Пока не вздёрнули тя. Статский советник. — И сплюнул ему на ноги.
Барышник надел цилиндр, странно гармонировавший с красной рубахой, чёрной бородой и золотой серьгой, но наверняка — краденый. Развернулся и ушёл. Семён Иваныч рванулся и стал грести туда.
В этот миг бахнуло. Все замерли, умолкли. Только слышался писк младенца в толпе.
Бахнуло ещё. Ещё.
— Пушки. Едрить. Пушки!
— Французы бомбят! — заверещал голос.