На следующий день мы купили бричку. Антощ был доволен:

– На таких колесах – весь мир проедем!

В ряды с одеждой Хаза канула, словно в прорубь! Мы денег не жалели, и в новых тряпках девчонка выглядела, словно принцесса! Я видел, что на нее глазеют, и мне было приятно, что она со мной. Сама себе она тоже очень-очень понравилась.

Это все было во второй день ярмарки, а наутро мы запрягли и поехали в Ствильно. Ствильно цыганам – любимый город. Там жили люди – с образованием! Инженеры, механики, без суеверий. Хитрить перед ними мы не видели смысла и работали на совесть. Платили хорошо, и работы было много, потому что Ствильно трудился на армию, а армия – это железо и кони; самое наше цыганское дело! Мы и старались. Гаже ценили золотые руки. Они нас видели с лучшей стороны. Никому из Ствильно не пришло бы в голову сказать про цыган «дармоеды», «лентяи». Там нас любили. Чуть затемнеет, так жди всех в табор – приходят, смотрят, как цыганочки танцуют; головой качают, все им нравится. Гитары звенят. Песни, пляски!.. Я не удивился, когда Антощ сказал, что все в Ствильно подались. Там не предадут. Ствильно – надежно. Последняя отдышка перед новой страной.

Ай-нанэ-нанэ. Дорога шла над озером. Я окинул его взглядом – нигде не плеснуло, чистое зеркало. Прощай, Загадка. Золота в судьбе. Все дороги с песней. Извини за все…

Бричка катилась. Едва давши отъехать, зарядили дожди, ночью холод бодался. Мы ночевали в постоялых дворах, где казенные люди трясли подорожными: «Дайте коней!», коней не хватало, но у нас-то был свой. Мы нигде не ждали, едва заря – росою умылись и в путь-дорожку!

У Хазы дел не было, кроме стряпни. Голышом она больше при мне не ходила, но вела себя странно. Коня поила. У Выдры был кнут, она им щелкала. Клянусь, чавалэ! Я так удивился, что позабыл, что умею ругаться! А потом решил – другие люди, другой обычай. Я уважал. Им это можно. У нас нельзя. Конь – для мужчины и кнут для него же, таков закон. «Как она смела до них касаться?» – сказали бы в таборе, том, где я вырос. Где он теперь? Уехал мой табор и с ним весь закон. Хорошо ли, плохо, а делать нечего. Пусть берет кнут, лишь бы не мой! Если Выдра не против, то пусть, пускай, раз такая девчонка! Я за ней наблюдал, а она говорила, только если спрошу, но не дичилась, просто молчала, а если едим, то садилась с краю и так, чтоб всегда между нами Антощ.

С братом у них были свои порядки. Он ею, похоже, очень дорожил, не кричал на нее. Хаза ему тоже – волосы гладила, утешала, искала вшей. Сидят так вместе – как два голубка, то он ей ловит, а то она. Я это знал – они сами признались, но я не чурался и ждал гостей. Подумаешь, вши! Не до этого было – Воржа! Покров!