Не удалось отстоять и легитимные права итальянских монархов после окончания франко-австрийской войны 1859 г. Характерно, что во время свидания бывших участников Священного союза – встречи русского, австрийского и прусского монархов в октябре 1860 г. в Варшаве – Россия не поддержала требования Австрии сохранить северо-итальянские герцогства и не включать их в состав Италии. Союз с Парижем оказался для Петербурга важнее солидарных принципов Священного союза. Россия признала новое положение Италии только в июле 1862 г.

Утешая себя и императора, Горчаков подчеркивал положительные аспекты этого явления. В отчете МИД за 1862 г. утверждалось, что создание Итальянского королевства покончило с революциями в Италии, способствовало наведению порядка в государстве и лишило точки опоры «космополитическую революцию». Министр ссылался при этом на выступления в Италии, Польше, Венгрии, Румынии, Сербии и Греции против «московского царизма», Австрии и Турции[768]. Вряд ли сам Горчаков верил в такую перспективу, но это было неплохим средством убедить царя в том, что создание Итальянского королевства положит конец республиканизму в Италии и его влиянию на освободительное движение в Польше и на Балканах.

Итало-австрийская война серьезно осложнила русско-французские отношения. Петербург не мог смириться с диктаторскими замашками Наполеона III, претендовавшего на роль вершителя судеб Европы. Одержав победу над Австрией и фактически подчинив себе Италию, он уже не нуждался в поддержке России, и стало очевидно, что обещания учесть российские интересы в Черноморском вопросе и на Балканах не входят в его планы. Стабильное внутриполитическое и экономическое положение Франции, как считал император французов, позволяло ему «хозяйничать» в Европе и на других континентах – в Северной Африке, Мексике, Индокитае. Российская дипломатия окончательно убедилась в этом, когда Франция поддержала восстание в Польше.

Задачи русской внешней политики не ограничивались только европейским ареалом. Однако другие ее направления волновали Горчакова гораздо меньше, чем отмена нейтрализации Черного моря и восстановления престижа России в Европе. Объявив главными национальными интересами страны вопросы ее внутреннего развития, Горчаков даже не упомянул в своем отчете о стратегическо-оборонительном факторе. Возможно, он считал его прерогативой специальных министерств, но, скорее, исходил из своего видения Европы, устроенной на началах равновесия и баланса интересов, что исключало, по его мнению, войны. Во всех его комбинациях Россия в 50–60-е гг. нигде не фигурирует как объект или субъект военного нападения[769].