— Добрый день, Габор! Ну, как живется-можется?

— Живем помаленьку, — ответил Барна, чуть было не прибавив «ваша милость», но вовремя прикусил язык. Нет больше никаких «милостей»! Настоящий коммунист никого не станет титуловать.

Барин почувствовал неловкость. И надежда господина Эндре поколебалась — в Габоре Барна было нечто такое, что ему не понравилось. Что именно, он сказать не мог, то ли его серьезность, то ли огонек в глазах, то ли отсутствие обычного холопского смирения в выражении лица, но к сердцу барина начал подбираться неприятный холодок. Господин Эндре понял, что выбраться из неловкого положения он может, лишь перейдя прямо к Делу.

— Да… Как видите (он уже не осмелился говорить своему бывшему батраку «ты»), вот и я вернулся, бог помог. Немало, конечно, пришлось пережить, ну да теперь уже все позади. Главное, что мы дома. Начнем жизнь, так сказать, заново, да… А для начала мне хотелось бы получить то, что оставлено мне законом. — И господин Эндре достал из кармана бумагу.

Но Габор уже справился со своим минутным замешательством. Он знал, что у дверей соседки и ребятишки давно уж подслушивают и заглядывают в щелку: что, мол, такое делает барин у нашего Габора Барна?

— Про это мы здесь толковать не будем. Один я вам ничего ответить не могу. А потому пойдемте-ка лучше в контору. И пусть соберутся туда все наши люди. — И, повернувшись к своим детям, с любопытством прислушивавшимся к разговору, он добавил: — Скажите всем, чтоб шли в контору. Женщины тоже! — И, пропустив господина Эндре вперед, вышел вслед за ним.

В сенях барака уже толпились батраки. Они стояли тихо и смотрели на шедшего мимо них с опущенной головой господина Эндре. Души их обуревали противоречивые чувства. Одни здоровались, другие молчали. Зато господин Эндре не скупился на приветствия:

— Добрый день, люди! Здравствуйте, бабы…

* * *

С тяжелым чувством присел господин Эндре к покрытому скатертью столу в своей бывшей конторе. Что его ждет? В ту пору, когда эти люди являлись его холопами, обращаться с ними было легко. Что бы он тогда ни говорил, ни приказывал им, за спиной его всегда была власть, закон, жандармы, суд. А теперь? Теперь его судьба в их руках, и вот так, собравшись вместе, они грозная сила. Он не раз уже слышал о том, как прежних господ с позором выгоняли из сел и хуторов их же бывшие холопы. Они худы, обтрепаны и сейчас, но знают — за ними государство, народ и, самое главное, великая советская держава.

— Люди, — начал Габор Барна, — мы собрались, чтобы обсудить важное дело. Вернулся барин, господин Эндре Келемен, и привез бумагу. В той бумаге сказано, что ему причитается двести хольдов земли, господский дом и другие служебные постройки. Вот эта бумага, слушайте.