Слегка запинаясь, но громко и отчетливо он прочел решение, привезенное Келеменом.

— Вот. Давайте обсудим, что делать станем?

Люди молчали. По старой привычке забитых людей они прикидывали, стоит ли подавать голос. Что из этого выйдет?

— Говорите, молчать тут нельзя, — возвысил голос Габор. — Отдадим ли назад землю, волов, инвентарь, закроем ли школу, наш клуб?

Да, Габор Барна стал неплохим политиком — вопрос был поставлен хоть куда!

Но и господин Эндре научился политике, он подошел к делу с другого конца. Видя, что все идет как следует быть, по закону, он тотчас обрел присутствие духа. Победить на словах означало выиграть сраженье.

— Ведь речь идет, собственно, не о том, люди добрые, чтобы вы вернули мне все, как есть. Я знаю законы и уважаю их, и только прошу, чтобы вы тоже их уважали. Что здесь написано, что положено по закону, большего мне не нужно. — О школе он умолчал.

Но Габор Барна стоял на своем. Быть может, оставшись лицом к лицу с хозяином, один на один, он и уступил бы, в нем одержала бы верх робость холопа перед господином, но сейчас, когда речь шла не о своем, а об общем, о защите всего нового строя, — никогда!

— Выходит, нам заново нужно делить землю, и на долю каждого из нас придется теперь меньше, чем прежде. Сызнова делить скотину, так что не всем и достанется. Закрыть школу, а вместо клуба отправляться опять в хлев в дурачка играть. Так получается?

По толпе прокатился ропот — правильно говорит этот Габор! И в сердцах людей даже затеплилось чувство гордости: «Вот, глядите, и у нас есть оратор, не даст себя в обиду!» Ибо приниженность бедняка начиналась с того, что он никогда не мог даже слова молвить перед хозяином, ему тотчас затыкали рот насмешками или руганью. А сколько раз он мысленно повторял про себя то, что собирался сказать в лицо своему господину! Сказать о том, что, дайте срок, победит наша правда и придется вам в этом убедиться! Но из этих намерений никогда ничего не выходило. Все кончалось стыдом и унижением. А нынче, пожалуйте, вот вам Габор, — он-то уж знает, как с господином речь вести.

— Но поймите, люди добрые, мне ведь тоже надо на что-то жить, — продолжал Эндре Келемен. — Эти земли и хутор мои кровные, дед мой пастухом был, заработал все своим трудовым потом…

— Своим? Может, и нашим тоже? — вставил старый Жигаи, осмелев за спиной у Габора.

— Скажите же сами, Габор Барна, — повернулся господин Эндре к Габору (он не знал, может, его надо уже называть «господином»? Барна как-никак должностное лицо. Странное дело эта демократия, поди разберись, где «товарищ», где «господин»). — Вы выросли здесь у нас, на хуторе, отец ваш тоже у нас… жил (Эндре не осмелился сказать «служил»). Вы тут все вокруг знаете — каждый клин, каждую борозду. Как можно, чтобы мне не дали бы ни клочка из моей же собственной земли?