Но сегодня утром и это не помогло. Возясь в дровяном чуланчике — только для того, чтобы как-то протянуть время до завтрака, ибо, если войти в кухню, жена подумает, что он ее торопит, — дядюшка Иштван услышал, как она кричит во дворе на воробьев:

— Кыш, проклятые, кыш! Не вам я насыпала просо, дармоеды, а цыплятам, чтобы их холера унесла, окаянных!

«Опять Эржи не в духе, по голосу слышно. Опять, верно, с левой ноги встала», — думает дядюшка Иштван и с тревогой в сердце ожидает дальнейших событий. У него настолько вошло в привычку желание понять другого человека, вникнуть в ход его мыслей и поступить по справедливости, что он тотчас же понимает настроение жены, но разделить ее ненависти к воробьям все же не может. Бедняги, им тоже нужно как-то существовать, ведь мы запахали под зябь все жнивье, выпололи все сорняки, уничтожили всех букашек. Говорят, китайцы истребили всех мух и воробьев… Хм, против мух ничего не скажешь, согласен, а вот воробышков жаль. Славные пташки, к тому же отличные коллективисты, всегда стайкой на поле промышляют.

Но Иштван воздерживается от замечаний, ибо есть правило: «Остерегайся быть добрее, чем твоя жена».

По понятиям тетушки Эржи, не только воробьи, но и голуби не имеют права на даровой корм, особенно теперь, когда даже два-три килограмма семян очень трудно достать тем, кто не зарабатывает их в кооперативе на трудодни. Из того, что распределяют по едокам, да из того, что дает приусадебный участок, на них не напасешься. Пусть воробьи пропадают с голоду — зачем они только живут, бездельники! Ну, а голуби сами должны о себе позаботиться. Поля большие, говорят, после уборки комбайнами одна треть зерна остается на жнивье. Хороши бы мы были — еще и голубей подкармливать из собственной кладовой.

— Вчера вечером приходила Роза, — говорит тетушка Эржи, покончив с кормлением цыплят, — только разве тебя дождешься… Заседания, совещания, будь они неладны!.. Плачет, хочет уйти от мужа. Пьяная скотина, говорит, еще и дерется.

Дядюшка Иштван всегда сердится, даже иной раз выходит из себя (хотя теперь он уже меньше подвержен вспышкам гнева), если к нему пристают с неурядицами в жизни его детей. Все они уже взрослые, на ноги встали. Сколько раз повторял он тетушке Эржебет: «Мать, не тревожь ты меня их заботами! У меня из-за сельских дел хлопот полон рот, а тут еще с ними возись. Пусть живут своим умом, сами свой хлеб зарабатывают. Ведь что бы я им ни сказал, все равно не послушают, поступят по-своему, так пусть уж оставят меня в покое со своими ссорами».