Старый Лян, его домовладелец и работодатель, наклонился, чтобы собрать очищенные клубни таро в корзину. Позже он нарежет их и продаст на рынке, а жена Старого Ляна соберет кожуру, вымоет, рассортирует и приготовит на ужин. Ничто не тратилось впустую.

– Смотри, смотри. Твоя цицзы здесь. – Ваша жена здесь.

Эрнест поднял глаза. На другой стороне улицы к нему быстро шла Голда в когда-то красной полушинели, которая почернела от постоянной носки. Он не удивился, что старый Лян принял Голду за его жену. С тех пор как Эрнест переехал в гетто, Голда очень часто сидела на его бамбуковой койке, накрывалась соломенным матрасом, разговаривала, заливалась слезами, потом говорила еще больше. Устав, она крепко обнимала его.

У него не хватало духу оттолкнуть ее. Но когда она хотела большего, он мягко отказывал ей. В браке, казалось, совершенно не было смысла. Они были заключенными, без гроша в кармане, без будущего.

Нет. Не кизи. Эрнест покачал головой. Он не мог правильно произнести это слово, особенно букву «ц». Айи могла бы поправить его, но Старый Лян не говорил по-английски. Он также не понимал, что значит «подруга». Но он был добр, как и его стареющая жена, которая родила тринадцать детей и потеряла десять. На самом деле, большинство китайцев, исконных жителей гетто, которые остались в этом районе, были добры к ним.

– Эрнест. – промолвила Голда, задыхаясь. – Ты должен прийти. Мистера Шмидта рвет.

Старик страдал от сильной зубной боли и несколько дней не мог есть. Он заболел то ли дизентерией, то ли тифом.

– Идем. – Эрнест направился по Уорд-роуд, где услышал шепот молитв из приюта для студентов иешивы. Он даже не взглянул в их сторону. Когда-то он зашел в синагогу в поисках утешения, теперь же у него не было никакого интереса видеть учеников или слушать их молитвы.

Добравшись до двухэтажного деревянного здания, где жил мистер Шмидт, Эрнест нырнул под низкий проем и подошел к койке старика. В комнате, где находилось около пятидесяти беженцев, было холодно и темно без керосиновой лампы, шумно от стонов и бормотания. В углу, за занавеской, кричала роженица, несколько голосов просили ее тужиться. Возле занавески мальчик в рваной рубашке, запинаясь, читал стихи на иврите. Эрнесту захотелось похлопать мальчика по плечу и посоветовать поберечь силы.

– Мистер Шмидт, может, съедите сегодня немного сладкого картофеля? – Эрнест внимательно посмотрел на старика. От него воняло рвотой, и при свете, проникающем через дверной проем, его кожа казалась желтой, как промытая картошка.

– Эрнест? О, Эрнест. Рад тебя видеть. Я чувствую себя дерьмово. – Его голос был хриплым.