По этой причине в пушкинской «Русалке» и авторов художественных произведений, и исследователей в равной степени привлекают возможные автобиографические отголоски. Критики, придерживающиеся биографического метода, обращают внимание на тот факт, что именно в 1826 году, когда появились первые наброски «Русалки», Пушкин узнал о беременности его любовницы-крестьянки Ольги Калашниковой (из деревни Бугрово, где была мельница)[245]. Поэт оказался в затруднительном положении и попросил своего друга Петра Вяземского устроить так, чтобы ребенок (если это будет мальчик) не был отправлен в приют, и обещал выплатить семье компенсацию. Ольга, согласно ее русскому биографу, была практичной, деловой девицей: хотя их крошка сын Павел умер в трехмесячном возрасте, она позаботилась о том, чтобы барин, на котором лежала ответственность, «вспомнил» про ее семью накануне собственной свадьбы. Не приписал ли Пушкин своему Мельнику расчетливость клана Калашниковых, а угрызения собственной совести – Князю? В 1924 году поэт Владислав Ходасевич утверждал, что это было так [Ходасевич 1924: 308–313][246]. Семен Гейченко, легендарный директор музея-заповедника Пушкина в Михайловском в позднесоветский период, много лет уверял посетителей, что «Русалка» была автобиографичной: Пушкин, как подобает народному поэту, пылко любил «русалку из Бугрово», и память об этой любви лежала у него на сердце тяжким грузом и не давала покоя до конца его дней [Згурская 2014: 86–87].

С этим не согласно большинство ученых-пушкинистов, и не только потому, что Ольга не впала в отчаяние и не стала топиться. Литературные сюжеты Пушкина и в самом деле часто были подсказаны воспоминаниями и оформлены в соответствии с его пониманием примет и судьбы. Однако в рамках пушкинского времени и пространства сексуальная несдержанность с Калашниковой не должна была вызвать глубоко укоренившегося чувства вины. Опять-таки, для Пушкина намного важнее «психологическая достоверность». Выражаясь языком того времени, это означало бесстрастное изучение последствий – которые незаметно начинают сказываться, когда результаты того или иного совершенного нами выбора, который мы считаем более или менее «свободным», прочно вплетаются в нашу судьбу. У каждого выбора есть результаты: выигрыши и потери. Каким образом они осознаются? Чтобы понять это, мы должны сосредоточиться на отношениях между Мельником и Русалкой (отцом и преданной и преобразившейся дочерью) и между Мельником и Князем (общими усилиями загнавшими девушку в безвыходное положение) в набросках и в намеченном окончательном плане драмы. Эти тексты, наряду с опубликованной посмертно пьесой Пушкина, были доступны Даргомыжскому, когда он приступил к работе над своей оперой.