Буржуазному обществу всегда было свойственно рассматривать массового потребителя искусства как рынок сбыта коммерческой продукции, для которой решающими являются количественные показатели, а не качественные. Эта тенденция продолжает действовать и поныне. Но она все чаще находит дополнение в сознательной эксплуатации эстетических и нравственных чувств масс в идеологических целях. «Легкооборачиваемость» мелодраматических форм и жанров используется современной буржуазной «массовой культурой» для консервации социальной и эстетической ограниченности буржуазного и мелкобуржуазного сознания, для переключения энергии человеческих чувств в русло, безопасное для устоев западного общества. У потребителя стандартной мелодраматической продукции жажда ярких и цельных переживаний трансформируется в неприятие жизненного искусства и в предпочтение ему мира вымышленных, идеализированных чувств и страстей. Потребность социального познания вырождается в жалкую радость узнавания примет знакомого быта. Пафос социального критицизма превращается в негодование против моральных уродов, непонятным образом выпавших из общего правила. Жажда справедливости заменяется различными формами социального утешительства, основанного на вере в силу счастливого случая. Чувства участливости, сопереживания и человеческой солидарности, имеющие сами по себе большое гуманистическое значение, перерождаются в простую сентиментальность, еще более ограниченную заданностью благополучного финала. Социальные функции подобного использования мелодраматизма в искусстве осознают и трезвомыслящие западные исследователи[467].

Этой преобладающей тенденции противостоит другая тенденция, связанная с творчеством прогрессивных художников Запада, стремящихся выражать подлинные чаяния широких масс, пусть социально ограниченные, абстрактные, порой расплывчатые, но гуманистические. Яркий пример тому – творчество крупнейших мастеров западного киноискусства XX века Д. У. Гриффита и великого Чарлза Чаплина. «…Чарли только тогда стал подлинным героем века, которому отдали свои сердца миллионы зрителей, когда превратился в гонимого и униженного, но исполненного благородства и жертвенности человека, принявшего определенные нравственные обязательства, почерпнутые из народной мифологии, – пишет И. Шилова. – Мифы, столь бережно сохраняемые массовым сознанием, столь точно зарегистрированные мелодраматической моделью, дающей пусть иллюзорное, но все-таки разрешение конкретных противоречий, стали реальной базой для гуманизации образа Чарли, во многом определили ценность и популярность героя… Мелодраматическое оказывается правомочной частью чаплинского миропонимания, мостиком между социальной проблематикой и нравственными представлениями, нужда в которых никогда не иссякнет»[468].