Доктор по-птичьи склонил в приветствии голову, протянул руку, улыбка разбежалась в светлых морщинках по его сухому лицу, будто солнечный луч заиграл на темной осенней воде.

—  Как чувствуешь себя, богатырь? Как нога? Болит?

Кагиров вытер сырой лоб и, опустив руку, хмыкнул:

—  Да не особо… Толкает только в бой сердцу да жжет по краям…

—  Ну, молодцом, молодцом ты! — лекарь наморщил лоб и, раздумывая секунду-другую, присел на кровать. — Степан уже взялся ногу тебе мастерить… Вот заживет твоя… и приладим другую… Еще каким женихом будешь. Невеста-то есть у тебя?

—  Есть, — со вздохом протянул он и криво усмехнулся. — Только нужен ли я ей буду такой? Да ты садись, Леонидыч, глубже, ноги-то, один хрен, нет…

—  А как зовут твою зазнобу? — Федор меж делом откинул грубое одеяло и осмотрел культю.

—  Алина, — вновь усмехнулся десятник. — Алина Анищенко, в Ситке с отцом живет при больной матушке… Любит, сказыват… Вот…

—  Ну, значит, и ладно, — лекарь умело наложил свежую повязку. — Если любила тебя о двух ногах, то теперь и вовсе забота станется… Будут у вас еще детки, будет и песня, и хлеб, ты только не впадай в тоску, братец, и уж прости, что я ногу у тебя отнял. Ты ж не законченный калека, ну!

—  А ты меня не жалей, — хрипло огрызнулся казак и отвернулся от доктора.

Федор, пропустив меж ушей понятную обиду десятника, деловито поднялся, оставаясь по обыкновению сдержанным и учтивым. Но в его голосе, когда он прощался с больным, в его взгляде, обращенном на него, оставалось теплое сочувствие, которое Михаил с благодарностью уловил своим измученным сердцем.

—  Ну как там? — Кагиров болезненно скосил глаза на повязку.

—  Покуда рано заключать, братец. Но знаешь, — лекарь сбросил в пузатый кожаный баул инструмент и бинты, — начинает затягиваться. Ежли черт не встрянет — всё будет слава Богу… Избежим гангрену… Глядишь, через месяц-другой с постели встанешь…

Казак неуверенно повел плечами, а потом, замявшись, глухо спросил:

—  Ногу-то мою… свиньям иль собакам не бросили?

—  Да Господь с тобой! — лекарь перекрестился. — В землю зарыли, как полагается. Давай-ка, спи! Покой тебе нужен.

Колотыгин уже собрался выйти, когда десятник поманил его пальцем.

—  Ну-с? — лекарь приблизился настолько, что ощутил влажную теплоту дыхания Михаила.

—  Я должен предупредить вас, — казак скомкал край одеяла. — И его превосходительство господина Кускова. Сдается мне, не испанцы порубили наших у реки…

—  А кто ж? — Федор изумленно стянул с тонкого носа очки.