— Не обольщайся. Не могу поверить, что ты веришь в собственные рассуждения. И потом, как можно сравнивать все это с революцией?

— Мисси! — изумленно воскликнул он. — Не мог даже подозревать, что моя милая цингарелла разбирается в подобных вещах! И все же прошу тебя, Мисси, отныне держи эти мысли при себе.

Мария вздохнула.

— Не так уж трудно разбираться. Даже во многочисленных спектаклях, в которых играла, в какую бы эпоху ни происходили события, даже там кое-чему училась в этом плане. И сейчас меня очень удивляет, что ты не отдаешь себе отчета в происходящем.

— Как гражданин, Мария, я тоже потрясен, унижен. Но как актер… Считаю, политика не должна быть связана с искусством, а искусство с политикой.

— Ты очень глубоко ошибаешься. Если б было так, зачем тогда нужно было покидать родину Максу Рейнхардту, Бруно Вальтеру, Стефану Цвейгу…

— Может, потому, что некоторые из них евреи…

— Густи, ты говоришь ужасные вещи! Утверждать такое значит признавать…

— Что с тобой? Ничего я не признаю. Просто имел в виду: и правильно сделали, что уехали. Спасли себе жизнь.

— Ах, Густи! Все эти люди были моими друзьями. Выдающиеся личности, большой душили благородства. И я никогда не спрашивала себя, какой они национальности. Да и какое это имеет значение? Томас Манн, как тебе известно, не еврей. Ну и что же? Он принял их? Нет, Густи, нет. То, что происходит сейчас, — страшно, грозит большими бедами… Бедный Сандро! Слава богу, что не довелось дожить до таких дней! Он так любил Вену…

Она умолкла, охваченная новыми страхами. На улице раздался мощный грохот. Мария быстро подбежала к окну. Ничего не было видно, но грохот приближался, становился все более грозным.

— Что это? — в испуге спросила она.

— Танки. Что-то слишком быстро оказались здесь.

Она начала плакать.

— Мария! — Он взял в ладони ее холодные руки. — Успокойся, ради бога. Зачем, в конце концов, так нервничать?

— Ах, Густи, у меня предчувствие, что эта ночь принесет нам много горя. Да и не только нам.

— Угомонись! Выбрось из головы черные мысли! Незачем бросаться в панику. Ты певица. Великая певица. И только в этом твое назначение. Я актер. Играю роли, которые мне поручают. Вот и все. И ничего больше.

— Мне не нравятся такие разговоры.

— На большее я не способен. Что поделаешь? Я и не герой, и не жертва. Даже в фильмах не был на таких амплуа.

— Мне страшно, страшно! — стала повторять она и метаться по комнате.