— Нет! Не в этой! Эту я бросила, убежала по совету доброго человека. Каких было здесь немало. Было, но теперь уже нет. По совету Рихарда Штрауса…

— И сейчас советую тебе обратиться к старику. Он, наверное, все еще имеет какой-то вес.

Последнее замечание вернуло ее к действительности. Она впала в задумчивость. Вспомнила то прекрасное зимнее утро, когда в ее небольшой гостиной в гостинице «Эдем» ждали с газетами в руках Фриц Буш и Рихард Вагнер. Ждали, когда проснется в утро после премьеры «Богемы». Как сказал тогда Буш? «Подумай о том, что завтра они могут написать совсем другое. И не отчаивайся, если такое когда-нибудь случится». Мария вздохнула. Да. Ей повезло на умных, дальновидных наставников. Но что все-таки делать сейчас?

— В конце концов, Мисси, чем это тебя ущемит? Всего лишь пустая формальность. Почему не пройти через нее? Зато освободилась бы…

Она бросила на него такой уничтожающий взгляд, что он подумал: не превратись в осколки эта ваза, она вполне бы могла швырнуть ее в него.

— Хочу, чтоб ты знал: чем больше будете таким манером издеваться надо мной, тем больше укрепите меня в моем решении! Я никогда этого не сделаю! Слышишь — никогда!

— Ладно, ладно, Мисси. Сказал просто так… Не могу только понять, почему и меня ставишь в один ряд с ними?

— А куда ж тебя ставить, если сам давно уже утвердился в их среде!

— Мисси!..

— Оставь меня! Видеть не хочу!..

— Не стоит принимать поспешные решения. Хотя бы относительно меня… Я и представить никогда не мог, что они способны прибегнуть к таким методам. Сейчас же, признаюсь, не знаю, что и делать. Поскольку не обладаю твоей твердостью и храбростью.

Он взял ее за руку и осторожно усадил на край постели.

— Ладно, Мисси, ладно, давай обсудим положение спокойно. Признаюсь: я тоже напуган. Кто знает, что за этим последует. Но в любом случае нам с тобой не следует оскорблять друг друга. Прошу тебя, успокойся…

Его ласки прогнали ярость, но взамен ее стали заливать слезы. Случился настоящий приступ истерики. И Густаву с помощью Фреды стоило больших трудов хоть немного успокоить ее. Ворча и проклиная «этот несчастный Берлин», Фреда уложила ее в постель, дала успокоительное и, плотно укутав одеялом, стала убаюкивать, точно ребенка.

Густав смотрел пустыми глазами в окно, не замечая редких прохожих, серый снег в сквере через дорогу, снующие туда и сюда машины. Различал только оголенные, по-зимнему мертвые ветви деревьев, которые качались на ветру и казались черными крюками, готовыми впиться в голову.

Первой ее мыслью было не пойти в тот день в театр. Если так оскорбили! Так унизили! Опять набежали слезы, и Фреде снова пришлось давать ей успокоительное.