Но нет, эта картина не говорила ничего. И потому не могла быть причиной назойливой мысли, все время тревожащей ее. Нет. Было что-то другое. Что-то странное, непонятное, даже болезненное. И это что-то полностью омрачило мгновения радости, пусть и редкие, но все же бывшие во время поездки, лишило успокоения во время часов отдыха здесь, на веранде. Было что-то… Только что, когда она думала о маме, словно бы промелькнуло какое-то просветление. Значит, что-то связанное с мамой? Но с чего бы это? Что могло напомнить ей здесь маму? Кузнечики? Но стрекотать они начали только что. Это же преследует ее целый день. И началось еще до того, как они сделали краткий отдых в кафе с хриплым музыкальным автоматом. Но что же было до этого? Посещение монастыря? И площадь, да, площадь. А на ней старуха. Вот — старуха!

Она осталась одна. Все разошлись кто куда по площади. Она же надолго задержалась у лотков, присматривая где недорогую мантилью, где нитку бус, где черный берет-баску. Стрекочущие как из пулемета торговки и шумные, надоедливые торговцы-мужчины говорили с ней на твердом баскском наречии, будучи уверены, что эта хрупкая, прелестная уроженка Кастилии понимает их, хоть и кажется скорее всего прибывшей из Европы. Мария, однако, не понимала. Несколько испанских слов, выученных когда-то, здесь, среди басков, все равно были бы непонятны. Женщина оказалась перед ней, словно выросла из-под земли. Горбатая, темнолицая и сухая, с глазами, спрятанными под немыслимо густыми складками морщин, смотрела на нее, и в глазах ее, казалось, можно было прочесть всю глубину боли и отчаяния, которые каждый из испанцев старался тщательно скрывать. Старуха бормотала что-то, и из ее бормотания Мария поняла лишь слова: «Герника арбола. Герника арбола. O guapa!» — повторила несколько раз старуха и стыдливо протянула легкую, почти невесомую и сухую, как пергамент, руку. Мария поспешила положить ей на ладонь несколько монет. Полный достоинства взгляд, который обратила на нее старуха, так контрастировал с ее нищенской, заплата на заплате, одеждой! Она снова повторила печальным и одновременно твердым голосом: «Герника арбола. Герника арбола», — после чего поклонилась и отошла. Сейчас она вспомнила, как больно сжалось тогда у нее сердце. Казалось, вид старухи разворошил в душе чувство боли, страха, вины, которую она несла перед кем-то. В это мгновение показался Гвидо, шумный и раздраженный, принявшийся отчитывать ее за то, что куда-то пропала, что все напрасно повсюду ищут ее, что пора обедать и отправляться дальше. И чуть ли не силой потащил к машине, как будто боялся, что она исчезнет снова. Она шла за ним, а сама все отворачивалась, пытаясь как можно дольше не потерять из виду старуху, затем, в шумной компании за столом, забыла о ней, однако ощущение, которое возникло при встрече с ней, не покидало целый день. Но почему, почему? Что особенного произошло? Старуха нищенка. Сколько она видела их в детстве, на своей окраине, в родном городе! Ах, да, город этот больше не существует. Его улицы, его дома уничтожены бомбами. Старуха говорила: «Герника. Герника арбола»? Что может означать слово «арбола»? Арбола? По-молдавски «арборе» — дерево. Но почему, при чем здесь дерево? Герника. Теперь она все поняла. Поняла, почему так тяжело целый день на душе. О Гернике она впервые услышала от Лотты Леман, бывшей коллеги, певицы Венской оперы. А вскоре об этом городе заговорил весь мир. Почти три тысячи ни в чем не повинных людей было убито и ранено, а городок стерт с лица земли. Это потрясло буквально все человечество. А сколько сотен, тысяч людей умирают сейчас каждый день? Сколько городов сровнено с землей? Но как будто одной большой раной можно исцелить маленькую? Да, поняла, откуда идет это ощущение боли, стыда, вины. Ведь она была среди тех, кто начал, развязал и по сей день продолжает эту кровавую бойню. Не вместе, не в одном ряду с ними, но ведь среди них. И кто сумеет понять, различить, отобрать?..