— Оставим их одних, — сказала она, пройдя несколько шагов.

— Да, да, — согласилась потрясенная Фреда.

Повсюду среди руин видны были склоненные фигуры людей с горящими свечами в руках. Вокруг были только пыль и прах. Из-под ног выскакивали крупные ящерицы, так же быстро исчезая, как и появлялись, они казались быстрыми зелеными стрелами. Кое-где среди нагромождения камней пытался пробиться к свету тонкий зеленый стебелек. Столь богатая растительность, неизменно сопровождавшая их по дороге, здесь, в разрушенном городе, словно была снесена чьей-то невидимой безжалостной рукой. И лишь одно величественное старое дерево возвышалось живым посреди бесконечной, устрашающей пустыни. Его могучая крона на фоне ржавого, рыжего пепла казалась черной. Мучительно долго прощаясь с бывшими домами, люди постепенно стали направлять шаги к этому дереву. Пошла к нему и Мария.

Сейчас, преклонив колени перед святым местом, где был когда-то дом или остались навеки погребенными дорогие существа, люди начали наконец нарушать тишину. Мужчины скупо обменивались двумя-тремя словами, женщины продолжали утирать слезы и если говорили между собой, то только шепотом. Кто-то обратился к Марии с вопросом. И она вдруг ощутила себя здесь самозванкой, неспособной полностью разделить скорбь этих людей, поскольку никто не способен до конца понять и разделить чужую боль. Она не поняла вопроса, с которым обратилась к ней женщина, да и все равно не могла бы на него ответить. Только махнула рукой, и жест этот, как и заплаканные глаза, должен был показать, что она полностью подавлена и не может произнести ни слова. И это, по сути, было правдой.

— Герника арбола, — услышала она вдруг теперь уже знакомые слова.

— Герника арбола, — со своеобразной гордостью и подлинным душевным трепетом стали повторять люди вокруг.

— Герника арбола, — печально произнесла и она. И все поняла. Этот могучий, раскидистый дуб — единственное, что осталось тут живого. Его не смогли повергнуть фашистские бомбы. Вынес все ужасы и остался символом вечной жизни и величия духа непоколебимого в храбрости народа.

Под густой тенью дерева, посреди серой пустыни, люди принялись расстилать белые полотенца и, достав из сумок скромные припасы, стали поминать усопших, передавая из рук в руки куски хлеба, ломти сыра или несколько маслин, и при этом тихо, почти невнятно произносили имя за именем:

Казалось, этому скорбному перечислению имен не будет конца. С какого-то времени у Марии родилось ощущение, что их нашептывает сам ветер, порывы которого словно поднимают из-под немых развалин усопших и тоже собирают здесь, вокруг поминального стола.