— Нет, все нормально. — Смоки был готов, если уж на то пошло, посмотреть сыну в лицо. — Только... Ну, мне всегда казалось, что ты — именно ты, а не другие — мог бы объяснить. Что ты хотел объяснить, но не мог. Нет, все нормально. — Смоки поднял руку, отвергая увертки и отговорки. — Они — то есть Элис, и Софи, и тетя Клауд, даже девчонки — наверное, говорят все, что могут сказать, вот только объяснения ни разу не было, нужного объяснения не было; нет, может, им кажется, что они объясняли, подробно и много раз, но мне не хватало ума понять; может, и не хватает. Но я всегда думал, что ты, — сам не знаю почему, — что, может, сумею тебя понять и ты вот-вот проболтаешься...

— Папа...

— И что у нас с самого начала все было неправильно, потому что тебе пришлось хранить секрет и как бы прятаться от меня...

— Нет! Нет нет нет...

— Честно, мне очень жаль, если ты чувствовал, что я за тобой шпионил, выведывал и все такое, но...

— Папа, папа, пожалуйста, послушай хоть секунду!

— Но если уж мы решили задавать друг другу самые обычные вопросы, то я хотел бы знать, что же ты...

— Ничего я не знаю!

Крик Оберона заставил Смоки встрепенуться и поднять глаза. Сын, с бешеным огнем во взоре, готовился то ли обличать, то ли исповедоваться.

— Что?

— Ничего я не знаю! — Внезапно Оберон опустился перед Смоки на колени; все его детство было поставлено с ног на голову, и ему хотелось смеяться, как чокнутому. — Ничего!

— Погоди, — сказал Смоки растерянно. — Я-то думал, мы начистоту говорим.

— Ничего!

— Так почему же ты вечно скрывал?

— Что скрывал?

— То, что знаешь. Тайный дневник. И все эти странные намеки...

— Папа. Папа. Если бы я что-то знал, о чем ты не знал, — если я и вправду знал, — пришла бы мне мысль, что старая модель движется, но все об этом молчат? А как насчет «Архитектуры загородных домов», про которую ты мне ничего не хотел объяснять?

— Я не хотел? Это ведь ты считал, что в ней разбираешься...

— Ладно, а как насчет Лайлак?