– Вот здесь я и живу, –  сказала Машенька и поставила подсвечник на небольшой столик.

В следующий миг мы набросились друг на друга, как двое изголодавшихся, жадных вампиров, и не отпускали, не разжимали сцепившихся рук и объятий, пока с последним криком и стоном страсть на время не покинула нас, и мы вытянулись рядом на ложе, все еще чуть касаясь пальцами и не отводя взглядов…

– …Зачем тебе книга?

Ждать и откладывать более было нечего, да и незачем. Из моих рассказов о прошлом, той истории, частью которой стала знаменитая схватка с вервольфом, Машенька уже кое-что знала о леди Вивиен; сейчас я упомянул о том, как встретил свою необычную нанимательницу на страницах дневника Леонида Ивановича, и о поручении, что она мне дала. В принципе, я был готов к тому, что по окончании разговора мне придется просто встать и уйти навсегда –  в лучшем случае, если уж быть совсем честным, –  но Машенька внимательно слушала, и в лице ее я не видел ни гнева, ни отчуждения. Я закончил; наступило молчание. Напротив камина трепетали огненные тени: прорези на экране были исполнены в форме фантастических зверей, львов и волков, и свет пламени превращал стену спальни в подобие древней пещеры, где вдруг ожили, танцуют или сражаются наскальные рисунки, изображающие териантропов.

– Знаешь, как умер дедушка? –  спросила Машенька.

Я покачал головой.

– Это случилось летом, здесь, в Усадьбе Сфинкса. Папа с Вольдемаром остались в городе, а тут были мы с дедушкой, Архип, Марта, пара рабочих, которые возились в Восточном крыле, которое и тогда было в запустении, и несколько человек охраны, но не из «молчаливого братства», а просто наемные, они всегда сопровождали дедушку во всех поездках…

– А Обида Григорьевна?

– Нет, фу! –  фыркнула Машенька. –  На самом деле я никогда особо ее не любила, только терпела с трудом до поры. Это она только для вида была добрая, лезла обниматься все время, а сама могла вдруг наговорить таких гадостей, что буквально до слез, вот как тогда, вечером моего отъезда, помнишь? Я еще спрашивала, считаешь ли ты меня пустой и высокомерной… Это Марта с Архипом служили нашей семье поколениями, они-то как раз из «молчаливых», в отличие от этой выскочки… но не важно. В общем, дедушка был у себя в кабинете: тогда там из всей мебели было только старинное кресло, письменный стол, за которым дедушка проработал всю жизнь, а теперь папа пьет свой портвейн, книжный шкаф и стул –  а я играла на улице рядом с солнечными часами. Вдруг что-то загрохотало так громко, как пушка! Мне показалось, как будто что-нибудь рухнуло в заброшенном крыле, где шел ремонт, но звук был резкий, отрывистый и не повторялся. Я испугалась и побежала к дедушке. По пути мне попался Архип, он тоже бежал в кабинет и выглядел очень взволнованным. Когда мы открыли дверь, то первое, что мне запомнилось, это запах, какой-то горелый и кислый. Потом я узнала, что так пахнет порох. Дедушка сидел в кресле, в руках у него было ружье, оба ствола которого смотрели прямо на нас, а притолока рядом с дверью и часть стены были разворочены выстрелом. Архип бросился к дедушке, а я просто стояла в шоке, пока не прибежала Марта и не увела меня. Никто не знает, что там произошло и в кого он стрелял: охранники утверждали, что никого не заметили, а наши врачи заключили, что дедушка умер от сердечного приступа. Никаких ран на нем не нашли. Но… ты ведь читал его дневники? Он писал о том, что некоторые гильдии нового толка могли уцелеть, и всерьез опасался этого. Конечно, наша семья имеет большое влияние благодаря многим единомышленникам, занимающим высокое положение в обществе –  о некоторых даже папа не знает, он думает, что ему покровительствуют за его таланты, такой наивный! –  но мы не всесильны, и лучше до определенного времени по возможности оставаться в тени и не привлекать к себе излишне пристального внимания. Поэтому меня очень беспокоит эта твоя леди и ее интерес к нашей семье.