Мара улыбнулась:

— Знаю, конечно. Там еще ручей по весне разливался широко.

— Вот-вот. Я там и бродила. И было так… — Даэн задумалась на миг, и ведьма вновь приоткрыла глаза, чтоб взглянуть на нее, — Я даже и не могу объяснить, как же. Только птицы вокруг меня щебетали, словно обезумевшие, и мне хотелось смеяться, прыгать, плясать и петь вместе со всеми этими пичужками. И с ветвей капель звенела. Все так сверкало тогда, Мара… А потом, наигравшись вдоволь, я возвратилась домой, где мать уже вовсю голосила о том, что дитя пропало. Меня увидела — в крик, сначала обнимать кинулась, а потом так по хвосту настучала, что я целый день обиженная ходила, — тихонько посмеиваясь, Даэн рассеяно запустила пальцы в волосы. Мара следила за ее жестами и плавными движениями, наслаждаясь их простотой и невероятной красотой, которую она раньше почему-то не могла найти ни в ком и ни в чем. Сейчас же все менялось, все наполнялось смыслом, как ямка на песке наполняется водой — медленно, но в то же время до того быстро, что не успеваешь заметить, как руки утопают во влаге. Птица продолжила, — А потом все в одночасье изменилось — и уже в садах все зацвело, и лес ожил, и мы пускали кораблики на речке всей гурьбой, носились, полубезумные, так радовались… Нас много было — я, Ольдэк, Гарт, Маэр, Ежка, еще кто-то из ребят. Мы мастерили из коры лодочки, делали паруса из листьев да бересты, а потом бежали по берегу смотреть, чья быстрее до мостков доплывет. А однажды я нарвала в саду яблоневого цвета и свой кораблик им украсила. Мачты сделала, флаги из травинок, из сухих былок оградки настроила. Так красиво было… Мой кораблик плыл быстрее других, не перевернулся ни разу, и я за ним бежала, хотела выловить из воды — но не успела: прямо из-под руки ускользнул по течению, я чуть в речку с мостков не шлепнулась. А кораблик — юрк! — за камыши, и только его и видела. Я тогда ревела так, что и в доме твоем, видать, слышно было.

Она рассмеялась, а Мара смотрела, как растворяется дымкой видение, обращаясь еще одной бусинкой памяти на драгоценной золотой нити их жизней. Эта бусинка переливалась хрусталем проснувшихся рек, белела яблоневыми лепестками, пахла сосновой корой, напоенной смолой и солнцем, и глубоко внутри нее горела живым сердцем крохотная искорка того ослепительного мгновения, которое смертные называли «сейчас». Каждый из этих мигов они проживали, каждый из них был настоящим, и Мара поняла, что ныне проживает вместе с Даэн ту ее весну. Время замкнулось, закольцевалось, и былое стало настоящим. Впрочем, не всегда ли оно было им?