— Небесный Город… — протянула задумчиво Мара. Ей казалось, что где-то она слышала это название — не в лучшем контексте. Ухватившись за тонкую размытую ниточку воспоминания, ведьма потянула за нее, и картинка сама возникла в голове.

Старая Грайна, сухая и сморщенная вергорийская ведьма, шамкала беззубым ртом и толкла в деревянной ступке какие-то травы, подслеповато щурясь. Мара сунулась было ей под руку — глянуть, что такое та делает, однако старуха тут же проворно треснула ее венчиком прямо по пальцам, и девочка, зашипев, словно кошка, отдернула руку.

— А ну-ка брысь отсюда, несмышленая! — грозно каркнула Грайна, потрясая венчиком на головой, и Мара тут же шмыгнула поближе к матери, волчонком косясь на злобную ведьму. Виска, посмеиваясь, дотронулась кончиками пальцев до встрепанной макушки девочки, а затем отхлебнула из резной деревянной чашки крепкого травяного чаю.

— И что же? — мать продолжила прерванный разговор, пока Мара украдкой совала нос во все баночки да склянки, что громоздились на длинной полке у окна — так, чтоб мерзкая бабка не заметила ее да не огрела еще чем-нибудь, — Они тебя не приняли?

— Какое там! — Грайна звякнула какими-то склянками под рукой, и этот звук показался ведьминой дочери очень досадливым, — Так таращили свои зенки на меня, словно я — чучело болотное, губы кривили, носы воротили… Даже на нижние ярусы не пустили — хотя там та еще помойка, ой ли! Мол, нечего лесному отродью вроде меня в Небесном Городе делать. Мол, мы все отреклись от света, и дороги обратной к трону их бога нам нет. Ты представляешь, Виска? Нам-то… Ха!.. Глупцы, безмозглые олухи, которые дальше собственного носа видеть не хотят — вцепились в своего Светлого, как шелудивая собака в старую кость, и носятся с ним…

— Ладно тебе, — Виска примирительно подняла ладонь, — Для них Бессмертный и единство всего в мире — такая же чушь, как все их разделения — для нас. Со своей метлой, сама знаешь, чужое подворье не мети.

— Да знаю, — проворчала старуха, откладывая венчик и деловито закатывая рукава. На ее запястьях звякнули браслеты с кучей каменьев, и Мара, углядев, что Грайна начинает переминать какие-то коренья руками, решила, что уж теперь-то та точно не обернется, — Город, конечно, диковинный, ничего не скажешь. Тут я даже спорить не буду. Город-Древо — так они его зовут. И правда, что он над землей высится — уж не знаю, с какими энергиями они работали, чтоб поднять такую громаду из земли-матушки. Как гора — ровная, без верховины, а на пятачке земли наверху — город. Дорога вокруг поднимается, долгая такая — страх! А на обрывах, по всей высоте — дома какие-то, постройки, все белое, в глазах аж рябит. Красивее всего наверху, да только мне ли о том знать, они меня, собаки, не пустили… — раздался грохот, звон битого стекла. Грайна резко обернулась, и руки ее были красны от травяного сока, — Ах ты пигалица несносная! Ну, сейчас несдобровать тебе!..