Хмурая мгла висела над головой, пока Амир гнал пирогу вниз по реке среди пугающей тишины. Каждый всплеск весла отдавался у него в ушах. Каждый писк насекомого, крик птицы или животного воспринимался как призыв к охоте, как зашифрованное сообщение всем обитателям прибрежных болот, что на реке есть пригодная к пожиранию добыча. Амир нервно сглатывал, держась начеку, и продолжал грести.

Немногочисленное население Мешта разбрелось по обширному пространству болот и тропических лесов, и на протяжении длинных отрезков Амира томил страх, что он совсем один в целой империи, последний обитатель забытой страны. Время от времени ему встречались торговцы слоновой костью или заготовители древесины, возводившие на берегу навесы и дома на сваях, за которыми змеей уползал в непролазные дебри сгущающийся сумрак. Лица у этих людей были суровые, но они не чинили зла, только провожали проплывающего Амира подозрительным взглядом, предлагая в качестве привета лишь слабое подобие улыбки. Амир радовался уже тому, что они есть на свете.

Спустя час он заметил гондолу Калей, причаленную к речному берегу. За гондолой обнаружилась ведущая в лес тропа, по краям которой были развешаны на свисающих с ветвей бечевках флаги и тотемы. Гондола стояла пустая среди камышей и плавающих листьев. Лесная тропа терялась среди густых зарослей. Доска из тикового дерева, обструганная в форме стрелы, указывала в темноту.

Ей что, податься больше было некуда?

Амир пытался сообразить, кто мог сказать ей.

Он брел через заросли, следуя размеченной тропе. Почва была зыбкая, постоянный писк мошкары вызывал раздражение, заставляя отмахиваться. Через несколько минут молодой человек вышел на поляну.

В ее центре стояли еще одни Врата пряностей, точная копия тех, из которых он выполз некоторое время тому назад. Эти были крупнее и еще сильнее заросли кустарником. Лианы опутывали колонны и свисали с каменной арки мохнатыми узлами. Деревья наверху смыкались в сводчатый навес, проникающий через листву свет образовывал неровный ореол вокруг храма. Полукольцом его ограждала высокая стена. Надписи на ней были Амиру непонятны.

Опять эти писания.

Калей стояла на коленях перед идолом Врат, уткнувшись носом в грунт, и бормотала что-то неразборчивое. Как Амир и ожидал, она освободилась от пут, и рядом с ней на земле лежал маленький чаку.

Амир ждал, не тревожа ее. Даже в Чаше молитва Устам считалась занятием священным, требующим тишины и сосредоточения, а Калей в избытке располагала и тем и другим. Наблюдая за ней, Амир испытал странное чувство жалости. Ему подумалось: не извиняется ли она перед Устами?